Через пять лет в стране подуют другие ветры, туман не развеют, но качественно изменится его содержание, за изобретение оружия снова начнут платить деньги и даже вернут задолженность по зарплате за несколько предыдущих лет, но тем же ветром жену обратно в дом не надует. К этому времени выяснится, что сын Кошкина учится где-то в Сорбонне, что друзья семьи Кошкиных были в основном друзьями Елены, а круг близких друзей самого Кошкина сузится до трех человек: еле передвигающего ноги дважды героя социалистического труда Михаила Ивановича Марченко, вечно хмурого, но добродушного героя чеченской войны охранника Дорохова и уборщицы служебных помещений с высокой степенью допуска Мариловны (Марьи Гавриловны). Седая и вечно причитающая, как профессиональная плакальщица, Мариловна была единственной нянькой и кормилицей непризнанного гения. Из своей скудной зарплаты она выкраивала средства для покупки нехитрой снеди, чтобы вечерами, когда он засиживался в лаборатории, подкармливать его вслед за чаем из чернопузой (от многолетнего налета) банки, где вечным кипятильником работали два самых безопасных в мире лезвия «Нева». В обмен на заботу брала немногое: право попричитать и право чего-нибудь посоветовать.
- Вот вижу же, не ракету нынче делаешь! Когда ракету делаешь, у тебя глаза горят, а когда не ракету - они у тебя с поволокой, как у оленя убитого.
- Не ракету, - отвечал автопилот Кошкина.
- Ну так чаво?
- Машину времени, Мариловна.
- А зачем? Она же не стреляет? - переживала за ВПК Мариловна.
- Не стреляет, - соглашался автопилот.
- А раз не стреляет - денег не заплатят!
- Не заплатят.
- А коль не заплатят, на кой ляд она нужна?
Автопилот Кошкина давал сбой, если в вопросе не звучал ответ. Сергей Павлович откладывал в сторону паяльник и с тоской смотрел на старушку:
- И действительно, - на кой ляд она нужна?
Разговор этот повторялся почти ежедневно с 21:30 до 22:00 и заканчивался предложением Мариловны почаевничать, чтобы инженерная мысль не угасла от голода. На запах снеди всегда появлялся майор Дорохов с неизменной полевой фляжкой и некоторым запасом провианта, что собирала ему на дежурство жена. И вставлял в разговор короткие, но емкие суждения, приперченные ненормативной лексикой по поводу состояния современной политики, семейной жизни и вооружения российской армии.
В один из майских вечеров, когда за бетонными стенами «ящика» в одночасье взорвались белым конфетти яблони и мир сходил с ума от любви, Мариловна нарушила вдруг штампованное течение разговора. Она вошла в лабораторию с явными следами недавнего умственного озарения на лице, хитро улыбаясь, будто только что выведала самую сокровенную тайну окружающей ее действительности, и тайна эта оказалась приватного характера.
- Я знаю, зачем ты машину времени делаешь! - огласила уборщица.
- Зачем? - бесцветным голосом спросил автопилот.
- Елену Прекрасную хочешь вернуть! - салютный залп через вставную челюсть.
Компьютер автопилота завис.
До сих пор Кошкин если и задумывался над смыслом своего изобретения, то как-то несерьезно, используя второстепенные каналы своего мозга для движения мыслей по этому поводу, и всякий раз загонял их в глухие тупики, чтобы не высовывались до срока. В сущности, он боялся думать об этом, ибо вопрос этот ответа не имел. Больше приходилось обдумывать последствия подобного изобретения. А тут появилась бабуля со шваброй в руках и, пользуясь бытовой народной смекалкой, определила совершенно субъективную цель, которая если и была самым неожиданным и безумным решением, но давно ожидала прямого попадания где-то в глухих закутках кошкинского сознания.
В этот вечер работа над прибором была закончена.
Кошкин позволил себе сходить в магазин и приобрести там бутылку коньяка, но Дорохов и Мариловна, принявшие самое деятельное участие в его употреблении, об окончании работ ничего не знали еще месяц. Преодолевая огромное искушение, Сергей Павлович аккуратно выполнял государственный заказ и обдумывал моральную сторону применения своего изобретения на практике. Пусковым моментом стал разговор с майором Дороховым.