- Братан, - окликнул снизу Грум, - красные раздвижные ворота на соседней улице знаешь?
- Это у ракетчиков, что ли? А че?
- Твой зверь пробить их сможет?
- Легко!
- Ну так давай, пробьем.
- Ты, случайно, не чирикнутый?
- Тебе, случайно, не все равно? Я бабки плачу. Закосишь под пьяного. С рук сойдет.
- Да ты че?! На фиг мне такие приключения? Меня ж с работы выпрут!
- Штуку баксов, - отрезал Грум.
- Не-е-е... Че я потом начальству скажу? Вдруг охрана стрелять начнет.
- Ну ладно, я думал КрАЗом сподручнее, там, в переулке, КАМАЗ стоит, водила за две штуки согласился, боится только, что кабина отстегнется... - и Вадим сделал вид, что уходит.
- Две штуки? - переспросил вслед водитель.
- Ага, - не оборачиваясь, подтвердил Грум.
- Это... А если меня судить потом вздумают?
- Не суди, и не судим будешь! Отмажем, - остановился Вадим. - Выгонят с работы, обещаю, что без работы не останешься. А зарплата еще больше будет.
- Врешь ведь?
- Я никогда не вру, мне это незачем.
- Ну, смотри, - водитель погрозил невозмутимому Груму пальцем, отчего тот чуть не улыбнулся третий раз в жизни.
В ста метрах от цели КрАЗ замер, урча перед стартом. Растрепанная голова водилы вновь высунулась в окно, он поманил Грума рукой и, вытирая со лба пот, потребовал:
- Давай деньги вперед. Так не поеду.
Грум слегка испепелил его взглядом, плюнул под ноги.
- Ладно, стой здесь, через десять минут буду.
И в этот раз Паткевич позволил себе малость поволноваться из-за того, что придется рвать движок новой машины. Но, с другой стороны, была оправданная возможность отвести душу. «Эмджи» рванул с места так, словно ему, а не КрАЗу предстояло пробить ворота. Вписавшись в поворот под прямым углом на скорости, близкой к ста километрам в час, Грум оставил изумленного напарника-подельника с открытым ртом.
- Такие вместо водки чистый адреналин хлещут, - резюмировал тот, вспомнив приговорку автопарковских.
* * *
Горы протолкнули, стряхнули со своих вершин промозглую серятину. На востоке, где, казалось, еще минуту назад должна была разразиться гроза, а из темно-фиолетовой гущи посыпаться стрелы молний, вырвался ослепительно яркий луч солнца. Он словно пробил дорогу ветру, и в течение получаса видимая часть неба очистилась. Запоздало проснулись птицы, и лес наполнился звуками жизни. Алейхан воспринял это как знамение.
Больше двух часов он шел на восток, в сторону Дагестана, а не на юг, в сторону Грузии, где его должен был поджидать Бекхан. Алейхана ноги сами несли к уютному тихому жилищу Дамана.
Он прекрасно понимал, что теперь становится изгоем для всех: на первом же блокпосту его, появись он там, если не сразу поставят к стенке, то профильтруют по полной программе, и вся жизнь закончится где-нибудь на кошмарной зоне в средней полосе России; если же свои узнают об отступничестве, то уж точно - в лучшем случае расстрел. И заступничество брата, что ходит в друзьях у Гелаева, вряд ли поможет. Поэтому Алейхан испытывал два чувства. Чувство страха, похожее на то, что может испытывать изгнанный из стаи волк, и другое - похожее на величайшее душевное облегчение. Последнее подпитывалось неясными надеждами и туманными видениями новой жизни.
В древней полуразрушенной башне на окраине аула Алейхан перевел дыхание. Пытался обдумать, что сейчас скажет Даману, как подойдет к Айзе, но ничего не получалось: в душе, в сознании - полное смятение, ветер, который дует во все стороны.
Даман, как всегда, с утра работал на своем огороде. Рабов у него не было, хоть не раз предлагали. Бекхан даже хотел подарить ему раненого русского контрактника: подлечишь - твой будет. Но Даман наотрез отказался. Жена, мать Айзы, умерла два года назад от рака груди, новую женщину Даман в дом так и не привел. Еще одна странность седого героя...
Увидев Алейхана, да еще и без оружия, Даман воткнул лопату в скудную землю и замер, пытаясь взглядом прочитать смятение на лице воина. Алейхан выдержал взгляд и, подойдя ближе, сказал:
- Мир тебе, Даман.
- И тебе мир, Алейхан, если ты его действительно несешь, - странно ответил отец Айзы.
- Я ушел из отряда, решил - больше не буду воевать. Ты знаешь, почтенный Даман, что я давно люблю твою прекрасную дочь, но сейчас у меня нет сватов, чтобы они пришли в твой дом. У меня нет калыма...
- Постой, - прервал Даман, - разве я говорил тебе хоть раз о калыме? Если ты пришел просить у меня руки моей дочери, спроси сначала у нее. Я думал, ты меня знаешь. Меня не интересуют деньги, меня не интересуют отары овец, меня в этом случае не интересует даже мнение Аллаха, меня интересуют только покой и счастье моей дочери. Я хочу увидеть здоровых и жизнерадостных внуков, Алейхан. Сможешь ли ты понять это?