Однако немало времени минуло с тех пор: фараон увлекался то одной, то другой из своих многочисленных любимиц, и детей у него было великое множество. Все еще величественную царицу Тити на его ложе сменила красавица-служанка Тия, непревзойденная в танцах и родившая повелителю сына Пентенефре, следом за ней пришла младшая царица Нефрура, после – Небет-хет, искуснейшая из вышивальщиц гарема; но на то влияние, которое имела их могущественная предшественница, прежде не мог претендовать никто. Теперь же – после смерти старого владыки – многое, очень многое могло измениться в один миг.
Тяжелые размышления Дуатентипет прервала вестница от великой царицы: та приказывала приемной дочери явиться немедленно. Служанка, едва услышав ее слова, стрелой метнулась облачать госпожу поверх калазириса в траурное платье небесно-голубого цвета без украшений. Едва разбирая, что делает, царевна вынула из ушей золотые серьги с бирюзовыми каплями в виде лепестков лотоса, расстегнула забытый на запястье браслет; вестница не смела торопить дочь своей повелительницы, но по лицу ее ясно было, что стоило поспешить.
Чуть только Дуатентипет покинула свою комнату, как безумие всего дворца, казалось, обрушилось на ее плечи. Слышно было, как рыдали служанки и юные наложницы в гареме, едва имея силы вскочить при ее появлении и совершить положенный поклон; те, что были старше, сопровождали их плач истошным причитанием – для них навсегда был потерян последний шанс возвыситься; даже всегда хмурые стражники, охранявшие покои царицы Тити, были особенно мрачны и угрюмы. Переход по извилистым коридорам с причудливо расписанными стенами, знакомыми с детства, длившийся едва ли несколько минут, отнял все силы царевны – так, что, едва тяжелые двери захлопнулись за ее спиной, она закрыла лицо ладонями и простерлась ниц с облегчением.
– Поднимись, дитя мое, – коротко, негромко велела первая супруга покойного владыки, неведомо как очутившись прямо над ней; Дуатентипет услышала шорох ее одежд, мягкий перезвон тяжелых браслетов, вдохнула пряный аромат густой, благовонной мирры, разлитый в воздухе – и с блаженством отчаяния припала лбом к обутым в дорогие сандалии стопам своей покровительницы. В обычное время царице Тити обычно нравились подобные выражения благоговения и покорности от тихой воспитанницы. Однако теперь она, очевидно, приказывала всерьез; локоть девушки накрепко сжали, вынуждая приподняться и открыть лицо.
– Огромное горе постигло всех нас, – холодно-певуче, лишенным какого либо выражения не то от горя, не то по другим причинам голосом промолвила великая царица. Цепкие пальцы ее между тем еще крепче стиснули руку девушки, и Дуатентипет поспешила подняться.
– Моя матушка, божественная владычица Обеих Земель пожелала видеть меня, – прошептала она, не смея – как, впрочем и всегда – без позволения поднять глаза. – Позволено ли… позволено ли будет дочери узнать, что именно произошло с его величеством?
– Разумеется, – сразу же отмела все ее подозрения Тити, делая приглашающий жест рукой в сторону дверей. – Пойдешь со мной. Тебе тоже следует там быть…
Где именно «там», Дуатентипет переспрашивать не посмела – пока она шла следом за великой царицей, лишь на шаг ближе к ней, чем многочисленные служанки, сопровождавшие госпожу, то сама сумела догадаться, что идут они в малый приемный зал. Его величество прежде часто устраивал там церемонии, предназначенные лишь для членов его семьи, или принимал там жрецов и советников-чати, беседуя с ними о делах государства; и сердце царевны, хоть и никогда не удостаивавшейся достаточной душевной близости с покойным отцом, все же невольно сжалось при мысли об этом.
Их уже ждали: начальник дворцовой стражи, почтительно поприветствовав царицу, пропустил ее и дочь в зал – служанки остались снаружи – и в свете многочисленных светильников Дуатентипет окружили знакомые лица.
Наследный царевич Рамсес с готовностью поднялся с высокого сиденья в противоположном углу зала, чтобы приветствовать свою мать. Ныне уже почти несомненный новый владыка Та-Кемет был уже немолод, коренаст и крепок в теле по-прежнему, но вместе с тем и кряжист: тридцать семь раз встречал он весенний разлив Нила, дожидаясь того момента, когда сменит почившего своего отца, и Дуатентипет, случайно встретившись взглядом с холодными глазами высокородного брата – не темными, как у большинства жителей Черной Земли, а голубовато-зелеными, небольшими и цепкими, подобными кусочкам цветного стекла в женских украшениях, и наполненными пристальным, тяжелым выражением – сразу же поспешила отвести свой взор.