На остановке стояло еще несколько человек, и все, как один, косились на нас с недовольным видом.
– А если его там не будет? – спросила я.
Генка засмеялся:
– Потусим в “Партизане” и пойдем дальше его искать.
– А это обязательно делать сегодня? Его искать, в смысле? – спросила
Ляля, у которой от холода стучали зубы.
Генка возмущенно посмотрел на нее.
– Все, хватит! Ну, бабы! Вот что значит бабский коллектив. Хватит!
Хватит стонать, ныть, задавать глупые вопросы, сейчас приедем и на месте все узнаем.
Мы примолкли. Правда, на какое-то время. А как только захотели снова повозмущаться, показался троллейбус.
В “Партизане”, как всегда во время концертов, было много народу.
Народ был разный: в юбках, на каблуках – таких меньшинство; большинство – в гриндерсах, с серьгами в носу, бровях, ушах и других частях тела, пьяных или обкуренных в хлам.
На первом этаже сидели на лавочках и курили. Парни и девушки – курили все. Кто-то радостно – такие сидели компаниями и смеялись, кто-то устало и уныло – как будто бы примкнув к кому-то, но на самом деле ни к кому, а так, сами по себе. Может быть, они ждали своей любимой музыки, а может, ничего не ждали и даже не знали, как, зачем и почему сюда попали.
Генка начал рыскать по клубу. Искал таинственного гитариста. Минут через пятнадцать он нашел нас на лавочке, напротив входа. Мы дружно курили и прислушивались к музыке, играющей наверху. Группа закончила еще до нас, и теперь играла стандартная “партизановская” музыка.
Генка привел с собой парня. По виду обычного, – по крайней мере, так нам показалось на первый взгляд.
– Это Билли, – представил нам его Генка.
– Джо Армстронг? – спросила Ляля, довольно улыбаясь своей шутке.
Парень поморщился:
– Нет, – потом помолчал и добавил: – Это не в его честь. Совсем другая история.
Договорились встретиться в понедельник у нас в универе, и все вроде бы остались довольны. Мы смеялись и рассуждали про то, как скоро будем выступать на сцене “Партизана”, когда к Билли подошла девушка.
Нельзя сказать, что она была красива, но симпатичная и стройная. Она не обратила на нас с Лялей никакого внимания, надула губки и, обращаясь к Билли, сказала:
– Ну куда ты пропал. Мне же скучно там одной. Кроме того, все ко мне пристают.
Билли с сомнением посмотрел на нее, потом тяжело вздохнул.
– Сейчас уже пойдем, подожди пять минут, я договорю.
Наглая девчонка снова даже не удостоила нас взглядом и, развернувшись на своих гриндерсах, отошла в сторону. Ее гриндерсы почему-то расстроили меня больше всего.
4
Мы наконец собрали группу, и у нас состоялась первая репетиция – первая со своими собственными песнями, первая всем составом. Уже окончательно оформившимся составом. Вокалистка, гитарист, басистка, ударник. Ляля, Билли, я и Кирилл. Первая репетиция оказалась такой неудачной, что у меня поначалу даже руки опустились. Мы сбивались, ссорились и матерились, но под конец отыграли более-менее сносно последний куплет “Я люблю панка” и решили, что на сегодня хватит.
После репетиции все собрались у Ляли дома: здесь была не только наша группа, пришли знакомые и почти незнакомые люди. Однокомнатная квартира стала резиновой, и я никак не могла понять, как же она вмещает столько народу. Ребята из нашей группы пили водку. Из “нашей группы”… Мы с Лялей пили вино. Когда все напились так, что еле держались на ногах, мы с Генкой стали орать последний куплет “Я люблю панка!”, потом я, как будто бы до меня дошло что-то важное, повернулась к Ляле и тихо сказала:
– Постой-ка, ты же не любишь панка, то есть не панка любишь.
Она пожала плечами:
– Это всего лишь песня, – и ушла курить на балкон.
Но мы обе знали, о ком говорим. Он, конечно, не был панком – трудно было вообще сказать точно, кем он был. Для Ляли – центром Вселенной, для меня – классным парнем, для кого-то другого – крутым веб-дизайнером.
Ляля сидела на краю сцены. Почти что на краю крыши, – подумала она и улыбнулась про себя. После репетиции все разошлись. Даже Анька куда-то спешила. Захотелось покурить, но она ведь не курит… И тут
Ляля вспомнила его: она старалась не вспоминать – так было легче, – но вот вдруг вспомнила. Иногда на нее накатывало с такой силой, и тогда… тогда просто хотелось плакать. Но она ведь не плачет…
Разные тусовки. Разные стили жизни. Значит, не судьба… думала она, и, наверное, в самом деле была не судьба. В его мире танцевали под техно и глотали экстази, в ее – слушали пьяный рок и курили травку…
Но какая разница, что все разное. Главное – быть вместе. А если не вместе – тогда не быть совсем. Но ведь они уже пробовали один раз. И ничего не получилось. А жаль…
С виду все как обычно: прошли мимо, поздоровались: “Привет” -
“Привет” – и забыли. Тысячи людей кивают друг другу, проходят мимо и забывают. Так почему же ее это так задевает? А иногда он вообще не замечает ее. Или делает вид. Пробегает мимо, даже не подняв головы, пребывая в каком-то своем мире.
Она, конечно, никому не говорила, но все песни, что она писала, были о нем. Даже песня “Я люблю панка”, несмотря на то что он никогда и никаким панком не был, тоже была о нем.
А она ведь могла по очень много времени не думать о нем и даже не вспоминать, но потом вдруг случайно видела его. А как только видела, на некоторое время выпадала из жизни, то есть она делала все то же самое, что делала раньше – ела, спала, разговаривала с другими людьми и улыбалась им, – но это была как будто бы не она, потому что настоящая она мучилась от боли и счастья одновременно, потому что настоящая она видела перед своими глазами только его. Ей казалось, что такого не бывает, и в самом деле в это сложно было поверить.
Даже ей самой… И он бы не поверил. Она знала, что он никогда и ни за что не поверил бы. А если бы даже и поверил в ее чувства, то что?
Разве возможно хоть что-нибудь изменить? Конечно нет. И от этой невозможности становилось еще хуже.
Она так и сидела на краю крыши, думала о нем, сочиняла новую песню и сходила с ума от любви.
5
Я помню: мы сидим с Генкой у него на балконе и курим: он – траву, а я – обычную сигарету. Из комнаты доносится: “И мы с тобою станем вместе… как Сид и Ненси… Сид и Ненси…”
– Мне нравится эта песня, – говорю я ему.
– Мне тоже. – Он кивает головой.
Мы почти не разговариваем, слушаем музыку и курим. Изредка перебрасываемся ничего не значащими фразами.
Он спрашивает меня:
– Как группа?
– Отлично, – говорю я.
Я тушу окурок сигареты в пепельнице и замечаю там другой, с помадой на конце, показываю Генке.
Он сначала как-то по-детски улыбается, как будто бы радуется, что он здесь, потом хмурится и говорит:
– А, не обращай внимания.
– Значит, у тебя все в порядке с личной жизнью, – говорю я, пытаясь развеселить Генку, но это не получается – он переводит разговор на песню “Сегодня ночью”, которая сменила “Сида и Ненси”.
Да нет у Генки никакой личной жизни! Не было и не будет!
Она приходила к нему когда хотела. Звонила и коротко бросала в трубку: “Ты дома? Не занят? Сейчас буду”. Они занимались сексом несколько раз за ночь и засыпали в объятиях друг друга. Иногда болтали на кухне с выключенным светом, и хотя не видели друг друга в темноте, дотрагивались до пальцев, до волос, лица, как будто бы пытаясь убедиться, что они все еще существуют.