Сглазил я их. Стоило мне открыть рот, чтобы сказать «Мне пора; счастливо оставаться, сержант», как шесть ревущих гигантов выросли от земли до самого солнца. Транспортер поднялся в воздух, рассыпая обломки и калеча часовых. Хлопья пены, сорванной с флуггеров, брызнули веером, вызывая смутные воспоминания о диковинных водяных шутихах, виденных мною в Петергофе на грани между младенчеством и детством.
И прямо из черного дымного морока, из вихревого роения ледяных искр, впритирку разминувшись с падающим транспортером, явился невиданный флуггер!
Две пары плоскостей были поставлены буквой «К» – как пилоны маневровых двигателей авианосцев типа «Римуш». Вертикальное оперение отсутствовало. Имелась маленькая носовая плоскость, но несоизмеримо более изящная, чем «лопата» на «Дюрандале».
Флуггер нес типовой матово-черный космический камуфляж, но умудрился так обгореть, что весь пошел неряшливыми серыми полосами – из-под многослойных напылений вылез некрашеный титанир.
Единственными приметами госпринадлежности были крошечный триколор и желтый тактический номер российского образца: «109».
«Что за чудо-юдо?»
По моим представлениям, подобных машин не существовало ни в металле, ни на бумаге. Истребитель нового поколения «Громобой», эскизные рисунки которого нам показывали в Академии, не имел с этим четырехкрылым серафимом ничего общего.
Меж тем шасси были выпущены. Машина стремительно снижалась, целя наискось через главную ось летного поля.
«Разобьется!»
Обе составляющие его скорости – и горизонтальная, и вертикальная – были пугающе велики. Но даже если шасси выдержит – ему не хватит бетона, чтобы погасить скорость! Нормальные люди вдоль поля садятся, а не поперек...
Выходец из неизвестности, однако, уверенно хлопнулся на полосу.
Прокатился метров семьдесят.
Остановился.
И куда только скорость подевалась? Чудеса!
Мы с бойцами Семеренко побежали к флуггеру. Мнительные пехотинцы держали оружие наготове.
Машина дымилась и потрескивала. Серебрился неподвижный шлем пилота.
Спустя полминуты прямо под кабиной раскрылись створки люка. Зажужжал сервопривод, выдвинулись направляющие. По ним скользнуло вниз пилотское кресло.
«Напоминает „Дюрандаль“, – подумал я, – но тот не такой худой, что позволило сделать бортовой люк, до уровня которого пилота и опускают. А тут прямо на землю...»
Но это были мелочи. Куда большее впечатление на меня произвел скафандр.
Экзоскелетная конструкция, модная лет сто назад, но впоследствии признанная неперспективной. Видимо, на новом витке прогресса оказалась перспективной и даже очень. Пилот в таком скафандре похож на гигантское насекомое. Вдобавок стекло у шлема сделано однопрозрачным. Это тоже некогда считалось особым шиком, но в нашем военфлоте не прижилось по чисто психологическим причинам.
Итак, портрет: невысокое существо в скафандре стального цвета без знаков различия. Все суставы конечностей, а также поясница перехвачены арматурными кольцами, которые объединены в единую двигательную систему продольными тягами. Лицо полностью скрыто за непрозрачным стеклом такого же серебристого цвета, что и напыление радиационной защиты скафандра.
Будь я журналистом, обязательно бы решил, что передо мной инопланетянин. И меня бы не смутило, что на шлеме у него нарисованы три звездочки, а планка на левой стороне груди несет надпись «СТЛТ КАБРИН». И на животе у него расстегнутая кобура, а из кобуры торчит рукоять штатного пилотского ТШ-К.
О нет. Будь я журналистом, решил бы, что это инсектогуманоид из системы Тройного Солнца, о чем красноречиво свидетельствуют звездочки на шлеме. Знаки на планке напоминают русские буквы по чистой случайности (в самом деле, ведь «стлт» – совершенно бессмысленное созвучие!). А в кобуре у него бластер. Стреляющий голубыми лучами на мильон парсеков, а лучше ангстремов, потому что ангстрем звучит кудрявее.
– Мне... командование... – прохрипел «стлт», то есть старший лейтенант.
Ох плохо ему было, болезному...
Но солдат на жалость не пробило. После встречи с переодетыми «скорпионами» мозги у них были повернуты совсем в другую сторону.
– Ах ты гад! – радостно воскликнул бдительный рядовой Матвеев, который будто только того и ждал. – Вы слышали, мужики?! И ему командование! Сейчас мы тебе устроим командование!
Матвеев подскочил к пилоту и ловко выхватил у того из кобуры пистолет.
– Э-э, отставить, – забеспокоился я. Еще не хватало, чтобы они грохнули упавшего с неба старлея без суда и следствия, приняв его за очередного клонского диверсанта.
– Да чего отставить-то? – Матвеев зло посмотрел на меня. – Федя, скажи военфлоту, что не он тут командует, а ты.
– Товарищ лейтенант, – неуверенно начал сержант Семеренко, – вообще-то да... Этот участок на моей ответственности...
«Ничего себе пехтура борзеет!» – Я рассвирепел, но мгновенно взял себя в руки.
Ребята совсем недавно положили полтора десятка настоящих клонских диверсантов и тем отвратили большую беду. Они теперь наши космодромные звезды, всем дадут по «Славе», медсестры будут записываться к ним в очередь, голова от успехов кружится, спуск на их автоматах легкий, так что здесь надо с умом.
– Участок на вашей ответственности. Но если даже это клон – его все равно убивать нельзя.
– А что с ним делать-то?
– Если клон – сдать «контре».
– Может, у него скафандр весь взрывчаткой набит? Или там, внутри, вообще человека нет? – предположил кто-то.
Забавно, но все солдаты тут же, как по команде, попятились. Включая заводного Матвеева и бывалого Семеренко.
На этот вопрос старлей Кабрин предпочел ответить лично:
– Идиоты... Мне командование... Связи нет... У меня пакет...
Так. Между прочим, море информации. «Связи нет» звучит очень правдоподобно.
Когда выведены из строя все технические средства, остается что? Правильно, курьеры: пилоты, водители бронемашин, а то и пехотинцы на своих двоих. На их плечи ложится вся ответственность за то, что командиры расслышат и поймут друг друга сквозь рев электронных помех.