Я живо закивал.
– Да, готов подтвердить содержательную сторону своего обращения. С моей точки зрения, битва за Город Полковников нами проиграна. Я хочу сказать: проиграна, если вы не вмешаетесь в нее немедленно. Если вы учтете мою оценку обстановки – значит, мы с капитан-лейтенантом Меркуловым летели к вам не зря.
– Я, как начштаба ГУФ, должен вам сказать, лейтенант, что летели вы не зря, – торжественно сказал контр-адмирал. – Принятый план сражения подразумевал, что если с КП главкома не будет передан сигнал, уточняющий использование наших крейсеров, то мы вступим в бой в 22.00 16 марта. То есть спустя еще шестнадцать часов.
Я не удержался – хотя подобные вопросы совсем не моего ума дело:
– Но почему, товарищ контр-адмирал?! Почему так?! Чего бы вы ждали еще почти сутки?!
Валентин Олегович и Борис посмотрели на меня с испугом. Дескать: «Парень, ты герой, конечно, но понимать же надо! Командиры не привыкли оправдываться перед лейтенантской мелюзгой в тех случаях, когда их стратегические замыслы неземной красоты превращаются в розовое месиво на танковых траках!»
Контр-адмирал, однако, ответил. Притом честно и просто:
– Ну кто же думал, Саша, что Шахрави такой жеребчик! Мы рассчитывали, что он будет работать осторожнее, на высадку пойдет только сейчас и, стало быть, завязнет в наземных боях как раз на исходе 16 марта.
При этих его словах погас свет, а весь корабль заныл, застонал на высокой душераздирающей ноте.
Как ни странно, это не произвело на отцов-командиров особого впечатления.
– Снова Минглиев пустил Зальцбрудера порулить, – прокомментировал Валентин Олегович.
– Ну да, Кригсфлотте на боевом, – хохотнул Борис.
Все трое засмеялись чему-то своему.
– Ладно, орлы междумирья, – посерьезнев, сказал контр-адмирал. – Полетели войну выигрывать.
– И точно, самое время, Кондрат Леонтьевич, – согласился каперанг. И простецки добавил: – А Минглиеву я сейчас лично жопу развальцую.
– По логике так надо бы Зальцбрудеру, – заметил инженер.
– Не, Зальцбрудеру нельзя. Европа! Не поймут!
Все снова жизнерадостно загоготали.
Дважды мигнув, нехотя включились лампы. При их свете я увидел, что мои собеседники уже стоят на ногах. Физиономии довольные, улыбки хищные, на выпуклых лбах стратегов сияют бриллиантики пота. Только тогда я обратил внимание, что кожа звездолетчиков имеет психоделический лимонный оттенок, и даже белки глаз – желтые, с розовыми мраморными прожилками.
– Лейтенант, нечего киснуть, идем с нами. – Каперанг пригласительно помахал рукой. – Историю писать будем, с товарищем Ксенофонтом на пару.
Отцы-командиры, дорогие, как же вы войну выигрывать собрались? Историю писать?! На таком-то гробу, с таким-то экипажем?
– А вот и наши клиенты, – весело сказал Филипп, контролер боевого информационного поста. У Филиппа были длинные засаленные космы, манеры варвара и тусклые звездочки лейтенанта.
На экране, по которому он постучал грязным ногтем, светилась неровная цепь пятнышек. Раз в несколько секунд пятнышки полностью растворялись в сплошной пелене помех.
– Это что… аналоговое устройство? – тихо ахнул я.
– Да. Масс-локатор. Ловит гравитационные «тени», которые отбрасывают в граничный слой сравнительно крупные массы. Эта штука заменяет нам радар. При убранных перископах – единственный источник сведений о положении дел в пространстве.
– А почему нельзя оснастить масс-локатор фильтрами и нормальным цифровым терминалом?
– Потому что нельзя, – окрысился Филипп. – Тихо, Саша, сейчас начнется.
И точно: началось!
– Есть контакт! Кильватерная колонна, семь единиц, предположительно авианосцы. Скорость…
Вахтенный инфопоста, который сидел рядом с нами, отбарабанил параметры движения противника.
Филипп сказал:
– Данные подтверждаю…
И повторил слово в слово сказанное вахтенным.
Командир Валентин Олегович:
– Доклад принял.
Тоже вот специфика: Филипп не имел в центральном отсеке собственных, независимых функций. Вся его работа заключалась в том, чтобы смотреть на такой же экран, как у вахтенного офицера своей БЧ, и сверять его доклад с показаниями второго комплекта приборов.
«Боятся, что кого-то пробьет шиза, – подумал я. – Ну да, как там в линейном флоте говорят? „Самая большая пробоина на корабле – это дыра в голове командира“. В случае космической субмарины, надо думать, такая пробоина может стать фатальной, даже если возникнет в голове последнего мичмана».
Снова вахтенный:
– Наблюдаю исчезновение головной цели!
– Данные подтверждаю, – согласился Филипп. – Он взорвался, Валентин Олегович! Пошел прахом!
– Спокойно, Филя, спокойно…
Но в голосе командира тоже слышалось затаенное торжество. Поглядев на свой огромный пульт и охватив одним взглядом сотни приборных шкал, он звонко приказал:
– Вперед одна четверть. Курс…
– А клонский авианосец не мог просто уйти в Х-матрицу? – спросил я Филиппа.
– Нет. Скорость в момент потери контакта была не та… Авианосец разнесло на куски. Обломки сравнительно легкие, масс-локатор их не видит.
– Отчего же он взорвался?
– Саша, ну отчего? Отчего, а?! Оттого, что наши тут уже отметились! Значит, этот авианосец еще час назад получил свою порцию торпед, потихоньку трещал по швам, а сейчас ахнул люксоген!
Да, я выказал недюжинную тупость. Ведь меня в принципе уже ввели в курс…
Другие-то Х-крейсера все время находились на позиции, поддерживая постоянный масс-локационный контакт с авианосцами Шахрави. При этом «Ключевский», флагман адмирала Иноземцева, каждую четверть часа поднимали в обычное пространство антенны, ожидая кодированного сообщения от «Ксенофонта».
После разговора со мной контр-адмирал Доллежаль в ближайший сеанс связи передал на «Ключевский» полученную от меня информацию. Флагман немедленно атаковал, тем самым показав всей «волчьей стае», что время пришло.
Пришловремя, братцы!
Ну а «Ксенофонт» что? Терял время, вот что. Сперва он собирал над Южным полюсом свои истребители, потом тащился в зону экваториальных орбит, занимал позицию… Поспели мы в аккурат к шапочному разбору. Другие Х-крейсера уже успели отстреляться, после чего отошли в заранее намеченный район вне плоскости системы, где можно было перезарядить шахты, поднять антенны и обменяться впечатлениями.
«Ксенофонт» атаковал последним.
Командир шел на большой риск. Клоны к этому времени уже могли что-то сообразить и сделать выводы. А ведь «Ксенофонту» для пуска торпед все-таки требовалось вынырнуть в обычное пространство!
– Вперед три четверти! – прозвучала новая команда. – Торпедный, оптимизация атаки!
Офицер, сидевший по правую руку от нас с Филиппом, немедленно отозвался:
– Есть оптимизация! Вывожу на тактик!
Перед командиром на главном тактическом экране, вокруг значков «Ксенофонта» и клонских авианосцев, засветились снопы виртуальных курсов, траекторий, оценки вероятностей поражения. Командир нажал несколько клавиш, мусор исчез, остался только расчет по выбранному варианту.
– Первый отсек, доклад!
– Готовность! – отозвалась громкая связь.
– Курс три-ноль-ноль! Полный вперед!
– Есть курс три-ноль-ноль!
– Есть полный вперед!
– Группа движения, доклад!
– Чайку, на всех, – бросил каперанг вестовому, слушая доклад группы движения вполуха.
А что слушать? Все у них пока нормально было. Двигатели неведомой мне конструкции исправно проталкивали «Ксенофонт» сквозь пограничный слой Х-матрицы на огневую позицию.
– В момент, Валентин Олегович! – браво отозвался вестовой.
Несколько следующих минут мы выходили на объект атаки.
Ваш покорный слуга дул на принесенный крепчайший чай и обливался потом.
Впрочем, потом обливались все. При этом, что забавно, по ногам тянуло сквозняком – таким лютым, что, будь у меня не все в порядке с головой, я бы подумал, что герметичность корпуса утрачена. Запах горелой электроники сменился не менее пикантным ароматом перегретого титанира.