Из сна меня выбросило в самом прямом смысле – я вылетел из койки.
Ударившись лбом о чей-то локоть, я дернулся, инстинктивно попытался вскочить на ноги и тут же снова упал, придавленный массивным телом соседа.
Наконец, кроя матом Великий Диван, Благое Совещание, Сетад-э Бозорг, а также мать, жену, сестер, дочерей, племянниц и внучек адмирала Шахрави, я принял вертикальное положение.
В казарме плавал сладкий силумитовый дымок.
На потолке злорадно ухмылялась змеистая трещина, из которой безостановочно струилась пенобетонная крошка.
Мы схватились за одежду.
Все было ясно без комментариев, но, как водится, комментарии неслись отовсюду.
– Накрыли!
– Распротраханная мудомерия…
– Я себе, кажется, зуб выбил.
– Изверги, такой сон!.. Я Москву видел, целую-невредимую! И над ней, над Златоглавой, скакал по небу святой Егорий. Обратился он ко мне и говорит: «Егорий, тезка…» И вот, в этом самом месте…
– Хорош травить.
– А мне еще в феврале друзья с Грозного рассказывали, что новая клонская бетонобойка – гроб всему.
– Ну и толку что рассказывали?
– Вот тебе и укрепрайон…
– Мужики, маски надевайте! Ну его на хер, там пожар, наверное…
– Может, сразу и тапки белые?
– А в морду тебе не дать, Юра?
– А попробуй, Гена.
– Товарищи! Как старший по званию, приказываю…
– Мужики, тихо!.. Вы слышите?!
– Полундра!
Ш-ш-ш-ш-ш-шар-р-р-р-р-р-р-р-р-ах!
Я оглох.
Судорожно пытаясь схватить ртом побольше воздуха и все равно задыхаясь, я бросился к выходу.
Проблема была в том, что к выходу бросились все.
Есть такие ситуации, когда «Без паники!» кричать уже поздно – никто не услышит. Если в нескольких десятках метров под поверхностью земли от потолка откалываются здоровенные пласты пенобетона, будь ты хоть лейтенант, хоть генерал-лейтенант, мысли в голову лезут исключительно однообразные. О похороненных заживо, о погребенных заживо, о вживе похороненных и в стену замурованных.
В широком коридоре, куда задние, напирая, выдавили здорово помятых передних, потолок пока еще был в порядке. Но язык тяжелого желтого дыма, выползший из-за поворота и облизавший наши колени, подсказал, что останавливаться на достигнутом не стоит.
Контуженным клубком мы покатились по указателям к ближайшему выходу на поверхность. Вот и он: зарешеченный ствол лифта, обернутый ажурной железной лестницей. Наш казарменный ярус был отнюдь не последним – снизу по лестнице барабанили обвешанные амуницией мобильные пехотинцы вперемежку с полузнакомыми пилотами. Если бы я сохранил способность радоваться, я бы порадовался: среди бегущих были и наши, из ударных эскадрилий «Трех Святителей».
Мы влились в общий поток перепуганной элиты флота.
Как и следовало ожидать, вверху все было хуже, значительно хуже.
В задымленных коридорах стонали раненые. На крыше застрявшего лифта лежал труп, до костей раздетый осколками и ударной волной. Как его туда забросило – было страшно и подумать.
Среди выбирающихся из преисподней попадались и старшие офицеры, в том числе штабисты 9-й мобильной дивизии и Восточного сектора обороны. Почти каждый из них на бегу пытался докричаться в коммуникатор до своих подчиненных и коллег. Из стен повсюду торчали головки приемников-передатчиков внутренней сотовой связи, так что иногда им это даже удавалось.
Ко мне потихоньку начинал возвращаться слух.
– …флуггеры!.. Ты слышишь?.. Ангары освободить за пять минут!.. Под твою личную ответственность!.. Как понял?!. Как, мать твою, понял?!. Вот и хорошо, что хорошо!.. Если есть свободные пещерные капониры – туда! А когда заполнятся – на поле прямо вывози и пеной задувай! Всю исправную авиатехнику вывезти – и рассредоточить!
– Пункт сбора – капэ второй роты!
– Ну, если людей не осталось, говоришь… Пошли на всякий случай еще кого-нибудь проверить – и закрывай…
– Нахожусь между третьим и вторым ярусами… Так точно… Погиб. Деткин тоже. Слушаюсь, товарищ эскадр-капитан. Да. Сейчас буду.
– А меня это не волнует! Реквизируй что хочешь у пехоты, лишь бы колеса были. Да какая разница?! Моим именем! Или именем Тылтыня! Ты пойми, вся база ради этих долбаных флуггеров построена! А не ради нас с тобой!.. Что-о-о?! Стрелять в любого мерзавца, который приблизится! Стре-лять!
– Я считаю, сейчас самое время для контратаки… Товарищ подполковник, пулеметчики Баскова только что доложили: клоны уже у подножия гребня. Я имею в виду квадрат одиннадцать-девять по пятисотке. Все решают секунды! Прошу вас, под мою личную ответственность… Там одна рота уже есть, я сейчас вывожу вторую, ударим так, что покатятся обратно до самого озера… Хорошо. Спасибо, товарищ подполковник… То есть – к черту! Не подведем!
На втором ярусе пахло уже настоящей войной. В стене – гигантский пролом, все иссечено осколками, хода дальше нет: лестница загромождена обвалившимися конструкциями.
Здесь стоял старлей с повязкой «Комендатура» и монотонно твердил:
– Товарищи, дальше нельзя… Выход по коридору налево, по пандусу наверх… Товарищи, наденьте кислородные маски… У кого их нет – получите в комнате 205, по коридору направо… Там же медпункт… Без масок никого наружу не выпустят… Прохода нет… Прошу по коридору направо…
Я обнаружил, что судорожно сжимаю сумку с маской и кислородными патронами в левой руке. В правой руке я, оказывается, держал ножны парадного меча. Когда я успел все это схватить – клянусь, не помню!
Итак, мне – по коридору налево. Так получилось, что я снова оказался рядом с тем капитаном третьего ранга, который требовал от своего далекого подчиненного вывезти и рассредоточить всю авиатехнику.
– На руках выкатывайте! На плечах выносите! Как угодно! Я с тебя за каждый флуггер, который в ангаре завалит, по звездочке сниму! А когда звездочки закончатся – сниму голову! Ты понял?!
Капитан в очередной раз дал отбой и тихо выругался.
– Разрешите обратиться, товарищ капитан третьего ранга?
– Ну.
– Вы, случайно, не истребители выкатываете?
– Разные. А вам-то что? – Капитан наконец удостоил меня взгляда. – А, пилот… На ваш счет распоряжений пока не было.
– Никакой боевой задачи?!
– Никакой. Вы, судя по вашему виду, спали? Идите спите дальше.
– Куда же спать?! Нас там чуть не завалило!
– Тогда заправьтесь. Смотреть противно. А еще гвардеец!
Полагаю, окажись на моем месте кто-нибудь погорячее, тот же Цапко, быть капитану обложенным и посланным. Но я лишь смиренно повиновался. А затем, подхваченный потоком пехотинцев-мобилов – великолепных и грозных в своей полной экспедиционной экипировке, – оказался на пандусе шириной с Невский проспект.
Если попали мы в капонир через боковой вход, то выбираться обратно на поверхность довелось через главные ворота, предназначенные для флуггеров самых внушительных габаритов – вплоть до «горбатых». Только тут я осознал подлинные масштабы подземной цитадели космодрома Глетчерный: она, наверное, могла вместить технику целого авиакрыла, если не двух.
Люди двигались по огражденным перильцами боковым дорожкам, а по оси пандуса пехотный бронетранспортер тащил к свету штурмовик с шевронами комэска.
Штурмовик был наш, гвардейский. Свежо, жизнерадостно блестели мордки твердотельных пушек. Значит, после вчерашнего боя машина уже успела пройти экстренный ремонт, во время которого ей заменили расстрелянные стволы. На «Белых воронах» стоят монструозные 57-мм молотилки. Основательной теплоизоляции для стволов на машине нет – слишком тяжелая, и, когда пилот увлекается стрельбой очередями, он гробит их за один-два вылета. Оружейникам и снабженцам остается утешать себя тем, что прекрасные во всех прочих отношениях пушки были загублены недаром.
Снаружи в очередной раз ахнуло. Спустя несколько секунд послышались тупые, основательные удары, сопровождающиеся траурным перезвякиванием: падали поднятые в воздух взрывом ледяные глыбы и обломки раскуроченной бронеединицы.
И хотя по всей логике пробираться дальше следовало как можно осторожнее, желательно ползком, все непроизвольно ускорили шаг, а потом перешли на бег. Сказывалось инстинктивное желание выбраться поскорее на открытое пространство. Оглядеться, оценить обстановку, встретиться с невидимым пока врагом, черт побери!