Теша себя надеждой, что все, скорее всего, обойдется, полковник Штелер величественно погрузил затянутое в парчовый халат тучное тело в кресло и взялся за вилку, чтобы безжалостно расправиться с сочными устрицами под пикантным соусом «а ля фляй». Именно в этот сладостный миг предвкушения вкусной трапезы со двора казармы и раздался шум, вновь пробудивший в голове гурмана тягостные предчувствия и лишивший его аппетита.
Из окна кабинета открывался прекрасный вид на звездное небо и выложенные красной черепицей крыши казарм. Апартаменты полковника находились слишком высоко, и, чтобы увидеть происходящее внизу, тучному офицеру пришлось, кряхтя и пыжась, затащить свои телеса на подоконник. Во время этого гимнастического упражнения парчовый халат распахнулся и всеобщему обозрению предстало уродливое, обрюзгшее, волосатое мужское тело. К счастью, находившиеся на плацу были настолько поглощены своим, что не думали задирать головы вверх.
«Ага, все-таки голубчик пожаловал… вместе с лиходеями своими прикатил… Эки рожи страшные, противней в жизни не видывал…» – расстроился комендант, мысленно справляя поминки по прекрасному ужину и расположению духа, которое только-только стало налаживаться.
На плацу собралось около двух десятков солдат в бело-желтых мундирах гердосского гарнизона. Они были при оружии и с нетерпением ожидали приказа беседовавшего на повышенных тонах с чужаками капитана угостить непрошеных гостей свинцом. Ворота казарм были распахнуты настежь, а возле них на земле лежали часовые: двое неподвижно, без чувств, а их менее удачливый товарищ катался волчком, обхватив обеими руками пострадавший от удара живот. Дежурный сержант сидел посреди большой лужи и, держась правой рукой за распухшую щеку, пытался определить, сколько на небе лун: две или три. Пятеро всадников в черных плащах и надвинутых на самые брови шляпах неподвижно замерли в седлах и терпеливо выслушивали нравоучения сновавшего между лошадиными мордами капитана. Они взирали на него сверху вниз, как на жалкую, перепуганную букашку, которая ничего не может сделать, но громко кричит отчасти, чтобы сохранить уважение смотревших на него солдат, отчасти, чтобы не пасть слишком низко в своих собственных глазах. Шестая лошадь была без седока, и этот факт логически завершал картину недавнего, уже окончившегося инцидента.
Пропадавший неизвестно где почти целых два дня ревизор наконец-то соблаговолил появиться в Гердосе, но выбрал для посещения не самое удачное время. Поскольку дело было уже к ночи, караульные отказались пропустить отряд в казармы и, возможно, опрометчиво произнесли несколько просторечных, нелестных фраз в адрес верительной грамоты и ее предъявителя. Расправа была быстрой, охранники, не покидая седел, преподали часовым урок хороших манер. На шум сбежались солдаты, королевский чиновник предъявил офицеру документ с королевской печатью и потребовал немедленно сопроводить его к коменданту. Ультимативное требование высокого гостя было тут же удовлетворено, а почувствовавший себя оскорбленным и ничтожным капитан стал вымещать свою злость на сопровождающих.
Хоть у полковника Штелера и не было опыта придворного, но двадцать пять лет службы в армии способны научить многому. Когда двери кабинета распахнулась, комендант встретил высокого гостя в парадном мундире, при всех орденах и с самой обворожительной из своих казенных улыбок. Не стоит и упоминать, что количество яств на столе возросло, в кабинете появились второе кресло, свечи, пара растрепанных музыкантов и самые лучшие столовые приборы.
– Пшли во-о-он! – взревело ворвавшееся в кабинет чудовище двухметрового роста и швырнуло облепленный грязью мокрый плащ на спинку одного из лучших во всей колонии кресел.
Музыканты быстро смекнули, что приказ относится именно к ним, и поспешно ретировались. Двое солдат за спиною приезжего тоже поспешили удалиться на безопасное расстояние. Они были свидетелями инцидента во дворе и, в отличие от коменданта, знали, что часовых покалечил разъяренный великан, а не его молчаливые, вполне безобидные охранники.
– Что за бардак?! Дороги – дрянь, городишко – тифозная деревуха! Укрепления ни к черту, солдаты – быдло, а их командир спесивый болван! Если б не устав, и ему пару раз по харе заехал бы! – прорычал ревизор, протягивая коменданту потрепанный, замусоленный конверт, из которого торчал краешек верительной грамоты.
Полковник Штелер обомлел и даже не сразу принял из рук великана конверт. Все ревизоры поначалу недовольны и громко кричат, этим коменданта было не удивить. Манеры ревизора оставляли желать лучшего, но сей удручающий факт тоже был делом привычным. Вынужденные держать себя в строгих рамках приличий, королевские чиновники обычно пускались во все тяжкие, как только покидали пределы столицы. У них сразу за спиной вырастали крылья значительности, а на груди появлялась табличка: «Важная особа из Мальфорна». Полковника шокировало нечто другое, куда более важное и совершенно не соответствующее ситуации – лицо ревизора и его одежда. В голове Штелера даже промелькнула мысль, что перед ним разбойник и мошенник, ограбивший должностное лицо и завладевший его бумагами.
Широкие скулы и лоб, короткая поросль седых волос и длиннющие усы, какие носили на юге Геркании лет сто назад, если не ранее. Руки землекопа со сбитыми до мозолей костяшками; бугры мышц, казалось, разрывающие непрочную ткань одежды. Опаленные брови и поперечный шрам на правом виске – след от едва не убившей картечи. В лице приезжего не было ни капли благородства, ничего, что указывало хотя бы на недолгую службу при королевском дворе. Одежда ревизора заслуживала отдельного внимания, это был видавший виды мундир обычного пехотного майора, кажется, керборского полка. На боку болтался не меч, не изящная, парадная шпага, а массивный пехотный бастард с местами проржавевшей, не чищенной лет пять рукоятью.
Пока комендант вертел в руках бумаги и смотрел на гостя примерно так же, как ученый рассматривает новый вид бабочки, пехотный майор плюхнулся в кресло и стал быстро уничтожать запасы съестного, причем деликатесами, салфетками и столовыми приборами он пренебрег. Нежный слух полковника был многократно оскорблен чавканьем, постаныванием, порою и звериным рыком, а именно в те моменты, когда посетителю не удавалось с первого раза оторвать зубами от кости особо жилистый кусок мяса.
Полковник Штелер уже открыл было рот, чтобы призвать к порядку разнузданного нахала, а затем крикнуть стражу и арестовать самозванца, но великан, для которого комендант при всем желании не мог подобрать иных слов, как «животное» и «мужлан», вдруг оторвался от еды и испепелил его суровым взглядом.
– Чего бумагу даром мусолишь?! Ты ее почитай! – произнес пехотный майор, как будто угадав мысли старшего по званию.
Конверт оказался подлинным, подписи и печати на грамоте тоже. Более того, к великому расстройству коменданта, в письме было указано, что в связи с «особыми обстоятельствами» проведение ревизии колонии поручено майору Шриттвиннеру, приписанному к керборскому пехотному полку. Во избежание недоразумений в верительной грамоте приводилось и довольно подробное описание внешности майора.
– А позвольте узнать, господин майор, что это за обстоятельства такие особые? – снова растянув лицо в улыбке, осторожно начал беседу полковник. – Нет, нет, поймите меня правильно… Я ни в коей мере не ставлю под сомнение ваши полномочия, но согласитесь, это довольно странно…
– Садись, – произнес майор и легко, одной рукой пододвинул к полковнику тяжелое кресло. – В свое время узнаешь…
– И когда же оно наступит, «мое время»? – Хоть полковник и злился, но все же сел за стол.
– Скоро. В полночь говорить бум… – прочавкал майор, а затем непринужденно, между делом, заявил: – Кстати, прикажи слугам еще жрачку нести, да пусть повара спать не ложатся. Щас к нам генерал-губернатор пожалует, вот втроем и поговорим, вот ты все и узнаешь…