– Им – Клавка, другим – шалавка. Брось дармовым Матроскиным при общем камбузе строится... Ты помнишь условия возврата во время Флеминга – так по-мужски и поступай!
– А не блядство ли все это да еще под съемочку...
– Ты впрямь и вовсе дурак. Ты что же, не понимаешь, что дверь в подсобке не железобетонная, а как дойдет до Коленьки, что я беструсая да тут перед тобой выкобениваю, то эта подсобка будет для тебя саркофагом...
– Полный опупеоз – озабоченно обнаруживаю я свое положение. Влажные горячие губы не в шутку растревоженной Ольги более не позволяют мне что-нибудь возражать. Зреет температура в паху, вызревают события в Гондурасе...
Нашему торопливому переплетению ног далеко до безгрешного, ибо мы со столь настойчивой на своем кельнершей далеки от мысли о том, что мы все еще озабоченно-невинные дети. Физиология между мужчиной и женщиной далека от “дубординга”.
– Вот и ладно, – говорит тающая подо мной Ольга. Мы как два идиотика падаем каким-то почти бесформенным кулем на пол, но только тут разлетается вдребезги рыхлого алюминия дверь и наши оголенности теперь оторопело и алчно наблюдают отныне четверо: барменша в секс-шортиках, ветвисторогий Коленька и перцеобразные мужики с сизыми оползнями носов алкоголиков...
Ольга широко раздирает и выбрасывает над собой строевых сосен ноги. Ее внезапно бурный оргазм неожиданно затаскивает нас в столь же широко зияющую временную каверну Флеминга. От сей неожиданности я цепко впиваюсь пальцами в Ольгины ягодицы и от этого уже столь же неожиданно и продолжительно начинаю оргазмировать и плавиться в женской жаровне сам. В регулярке мелькают только зайчики от моих потеющих ягодиц и затоптанные Ольгины тапочки…
– С тобой всегда так, – уже сердится по-бабьи расхорошевшаяся Ольга. – Вечно что-то теряешь при переходе: то девственность, то юбку, то тапочки... Но, кажется, на сей раз мы с тобой точно что-то найдем... Кажется, восьмого...
– А хоть не Колькин?!
– А мы проверим. Беременности из регулярки тут не канают. Проверено многоразово и каждый раз на тебе...
– Ой, да где же это мы?!
– Солдафир Фунякин! Красный пролетарский боец. Приветствую вас! С возвращеньицем, Ольга Петровна и Мордехай Иванович! И вообще, погодите бабу свою мордовать, а как бы наоборот, прикрывайте чем можете, потому что у вас тут проверка – по какому делу туда-сюда шастаете и ничейных сирот в кавернах Флеминга размножаете...
Да отпустите своей мадемуазели ноги-то, наконец! Что попусту внеочередные потуги проявлять, когда все равно в расход будете пущены по предписанию товарища Закуняйкина, распорядившегося выданным мне мандатом одна тысяча девятьсот двадцать третьего года расстреливать всяких бродяжек из регулярных времен тут же, без суда и следствия...
– Ух ты, экзотика, блин. И впрямь на нем буденовка со звездочкой с раздавленным плугом. Вот уж точно время разляпилось под ермолкой в красный кисель..
.
– Ты шуткой шуткуй, а свою бабу чем-то прикрой. Потому что у меня ж не Мосин поди, а израильская винтовка 1997 года выпуска: токи направлю, как из тебя все потроха враз вышибу. В общем, приказ товарища комиссара Закуняйкина Ферапонта Истомича я сам изъяснил, но и это еще не все.
– Да что же ты за фрукт такой приманданутый слегка?! – взбешивает до красноты шеи меня, почти ополоумевшего. Тут уже и собственный штуцер в меня же самого холодным винтом въехал... Чувствую сам, что с вязкой мокрецой. Стал быть понесла таки Ольга по восьмому заходу.
– Я-то рядовой Службы Времени, и не приманданутый какой. Нет у меня никакой мандолины, а вот мандат имеется, и велено мне вашей парочке, туда-сюда шастающей и нарушающей режим пограничного времени, вот что сказать: