А там и время другое, и нравы не те. Шевелись себе как в пустыне – там не только время, там вся планета твоя, а сам ты, как бедуин-подводник в моржовой шубейке. И все тебе пополам.
Вот и возомнил ты себя то ли пресловутым тем бедуином, то ли бабуином каким...
Одно дело, баобаб оказался славный, да только того не заметил, что с той поры прожил ты со мной двадцать лет, да еще прижил семь сыновей. Вон там Гешка с Тешкой ноги переплетают.
Тоже “дубордисты” растут...
– Это ты брось, Чаровная, бред свой собачий со словесной Ниагары швырять. Так я тебе и поверил!.. Ты говори, говори, а я вторую сигаретку пока прикурю. От первой... Мне бы самое время водочной “гнильцы” сейчас в пиво плеснуть...
– Гнильцы у тебя, Иванович, и без того, а вот водчонки налью. Свой ведь... И потом, это в “регулярке” мне двадцать, а в натуре – все сорок пять.
Я ведь и в школе была старше Сэр-Ежика, когда из времени Флеминга первый раз выходила... А влетела я во Флеминга еще в Припяти, сразу как ухнуло в том далеком апреле. Мне в восемьдесят шестом по Флемингу двадцатник земной пошел – самые живые сока.
Тогда-то я Сежку еще зелененьким молокососиком приняла на себя. Почему-то думала, что его одним из первых этим мирным тихим взрывом размажет. Но Галаша-старший все последствия во спасение Сежика перебрал на себя...
Он и заплатил ту страшно непомерную цену, которая от себя более не отпускает, как и те первые ликвидаторы, которые бежали по взлетке в крупном лошадином поту от транспортного самолета, прибывшего за ними из Подмосковья...
Думали, что так они себя избегут, не принесут и не оставят боль близким, а трое из пятерых бежавших умерли еще при подлете к Москве...
Вот и пожалела я Сежика. А как забеременела, тут меня и прибило к окрестному “регулярному” человечеству толстопятой двенадцатилетней клушей с плавным переходом в миры девочек-бай.
Вот тогда-то я сдуру первенца своего медикам-эскпериментаторам сбросила. А те еще ой как ругали. Подозревали, что преждевременной бабьей блажью своей ценного сталкера погубила, ибо по всем их тестам получалось, что уже отмечена я генным ментиком Зоны, а посему и шастаю во время Флеминга, как иные тинэйджеры на рок-тусовки и дискотеки…
А мне что... С тех пор стольких сталкеров нарожала, да все твоих, дурачок! Только надоело мне тебя каждый раз во Флеминг возвращать...
Не вынесла всего того я по-женски, истосковалась, вот и вышла вся какая есть из себя, не смотря на запреты идиотов в тайных погонах. Узнают ведь – загребут...
А пока мне хорошо в “регулярке”. Здесь, слава Богу, я прочно бездетная. Еще в школе после не пришедшего в мир первенца облучили, как оглушили. Три года проходила как ошарашенная и все силилась поточнее припомнить, что же мне еще тогда сказали по матерному...
Ага, вспомнила: дескать, катись, рыбонька, либо туда во Флеминга и отрывайся с левой ноги, либо здесь, в “регулярке” серой мышкой сиди. А все потому, что до меня им просто не было дела – у них и без меня со сталкерами был кавардак полнейший...
Нашим семерым повезло. Неучтенными оказались, потому, что эти коты начальственные сбросили нас с тобой со счетов. Ведь мы в школе по десять-пятнадцать часов шесть дней в неделю крутились – создавали волны присутствия, да так, что многих филеров шкалило: ведь им надлежало следить за нами с тобой неотступно...
– За нами?
– А то как же, Мордехайчик, ну куда же я без тебя?!. Потому и детушки твои – сталкеры неучтенные, потому, что и ты теперешней своей “клизменной” жизни самый что ни на есть бесхозный дурак! Мать твоя и та давно во время Флеминга выпала. А тебе в “регулярку” парализованную старуху забросило...
– А если и я сам к вам всем туда сдуру попрусь, кто же с этой несчастной на земельке необетованой останется?..
Кто за этой теперешней земной матерью в дальнейшем смотреть станет?!
– А никто! И на ляд?..
Ты ведь не спрашиваешь, паршивец, кто смотрит за твоими сорванцами во Флеминге? Ты думаешь, что из них не те же безобразные обормоты растут?..
– Вот, например, младший – так этот бар его.
Он прижимистый, во всем своем от самого рождения махлевать любит. Здесь уже себе целых два моих “регулярных” возраста успел награбастать. Так бывало, дурак, сам меня в подсобку тащил.
Как могла, втолковывала ему, что я его единокровная мать по Флемингу. А он как боты на уши нацепил: мало, что не поверил, так еще и заслал туда, откуда приходят. Тут я ему и припомнила о грибообразной родинке в его сыновнем паху.