– Паранойя какая-то... Какой-то Флеминг "на примеси" Альберта Эйнштейна и эпштейновского кино а ля “Броненосец Потемкин”.
Сплошные житейские сумерки под навязчивый секс с тринадцатилетней секс-жрицей, недавней проказливой ученицей, чьи ее, как и мои(?!) инореальные детушки-дубордисты с дикими наворотами переплетают свои цепкие детские ножки над сцепленными скейтбордами перед съездом на асфальтовый поддон не прибранного троещинского перехода...
Бред?! Или недолив? Наливай!..
– А с чего это ты вдруг их обозвал “дубордистами”? У каждого у них свой собственный скейтборд. Слава Богу, даже здесь, в “регулярке”, я девушка далеко не бедная – чаевые беру.
А во Флеминге у них есть свои собственные “орбит-плайнеры”. Так они уже там не перед глазами, а на орбитах Земли вышивают. Но в этом чертовом баре, как и возле него какая-то своя, особо едкая (брр!) реальность..
.
Наши дети в ней что? Они здесь посторонние. Но им рядом с нами поприсутствовать хочется. Вот и приходится все время им функционировать, чтобы реальность их не размазала, как это она успела сделать с тобой. Вот они и сдвигают две незатейливые доски на колесиках, а затем, каждый на своей, садятся друг против друга...
Взялись за руки, переплели ноги, носик к носику, и понеслась душа в детский рай местечкового ада. В общем, и им, и мне надоело! Так что бросай курить, заканчивай свою никотиновую тягомотину!..
Нам с тобой в подсобку пора...
– И не подумаю. С кем только ты здесь не таскалась. А, между прочим, у нас, здесь, в регулярке СПИД... “СПИ оДин” называется...
А мне бы лучше еще одну стограмулечку и яишенку, ибо говаривал как-то Иванушка Грозненький, что не царское дело баб “имать”. Прикажу – вы ... бут!
Так что, принесла бы, деточка, заказ и не парила бы мне мозги! Ведь плачу пока еще я, хоть и последними, но сам. Гулять, так за свои! Да и за чаевыми дело не станет...
Только, пожалуйста, не блажи – уймись болтать и неси чего велено...
– “И не подумаю?..” – Подумаешь, хорошенько подумаешь – это я тебе говорю! Всегда ты так разговор в сторону уводишь. Вот уж сказал, на последние...
Хотя последняя у попа жинка. Кто мне таксометр к карманам приставил?..
Здесь Ольгу точно прорвало:
– Коленька, объясни, пожалуйста, этому чудачку, что всех нас круто угораздило в одну ядерную яичницу со шкварками на собственном сале, и если он сейчас сам не пойдет, то его со мной поведут!
– Ну, Клавка, не напрягай, – лениво запротивился пожилой унтер-вышибала Коленька Панкратович в УНСОвской форменке, он же расконвоированный совковый зэк из Беломорлага далекого голодоморного 1932-го.
– Вот, душа-человек, это почему же ты для него, Ольга, так вот запросто Клавдией стала?!
– А ты не гони. Для него теперь все бабы – Клавки. Знаешь, сколько его по Флемингу поносило?..
Я наших из Флеминга просто за версту чую. А за нравственность свою не робей: не брал ты меня тринадцатилеткой. Просто пьян был, естественно, до кромешного безобразия, вот и мочил свой номер на должном месте за киоском с немецкими лже- и эрзац-ликерами.
Это у тебя такая особая разновидность банальной ксенофобии – мочить свой номер на все и подо все арийское. Видно, что и поныне не прощаешь им Бабий Яр.
А я как приметила, что ты к стыку времени впритык подошел, тут-то к тебе сама крепко по-бабьи прижалась. Тут же и приладилась куда следует. Вот и получился у нас странный такой вечерний поцелуй с луковым выдохом. Ты только и успел одну фразочку из себя выдохнуть. Что-то вроде: “Ты что, девчонка, сдурела?..”
Да, уже и не выдохнул, потому что как раз тогда-то впервые оба встали мы как бы на одной шахматной клеточке. Регулярку выбило из-под нас моментально, а уж во Флеминге ты задвигался, засуетился. Так что еще тем живчиком оказался... А позже уже и детушки у нас с тобою пошли, так что с тех пор не до моралите тебе было...
– А что, этот Колька и впрямь такой оглашенный, что прямо здесь привселюдно может своим демократизатором врезать мне по башке? Она, может быть, головушка у меня единственная – не буйная, не шальная, а кабинетная...
– Послушай, Иванович, ему наплевать на весь твой от кутюр. Он не кутюрье, а простой лагерный головорез. Это раз. Да и какая здесь публика – ты, я да Колька. Клиентуры же – нихт! Клиентура еще не дошла. Ей, клиентуре, от вчерашнего еще отойти бы. Только к вечеру ножки по земле начнут у большинства двигаться-переставляться...