- Руки вверх! - громко, срывающимся голосом закричал он.
- Господи! - вырвалось у Дарьи Кузьминичны. - Да что вы?
- Попался! - кричал юный лейтенант. - От меня не уйдешь! Диверсант чертов!
Волков хотел приподняться, но его уже крепко схватили за руки.
- Где оружие? - требовал лейтенант. - Говори!
- Свой он, - пояснила Дарья Кузьминична. - Раненый... Чего ж набросились?
- Может, и заправда наш? - сказал один боец.
- Какой наш? Диверсант это! А ну, где пастушонок?
В горницу из сеней проскользнул белобрысый, со вздернутым носом мальчуган.
- Он? - спросил лейтенант. - Этот?
Мальчуган жался к солдатам, тоненьким, срывающимся от возбуждения голосом начал говорить:
- Мы козу пасли. А ён как сигнет, как сигнет.
И пошел. А мы за ним...
- Так, значит, он ваш? - спросил Дарью Кузьминичну лейтенант, делая ударение на последнем слове. - Интересно! Очень интересно. Разберемся...
Встать!
Катруся, закусив губу, смотрела на Волкова, и в глазах ее застыла жгучая ненависть. Дарья Кузьминична перебирала трясущимися пальцами концы вязаного платка.
"Ничего, - подумал Волков. - Я все объясню. Когда узнают, что произошло, меня отпустят".
- Вы не беспокойтесь, - сказал он Дарье Кузьминичне.
Лейтенант ткнул стволом нагана в поясницу Волкова.
- Шагай, шагай!.. В контрразведке иначе запоешь.
Отдел контрразведки, куда привели Волкова, разместился в школе. Следователь уселся за парту и, как добросовестный ученик, развернул тетрадь. Это был немолодой уже капитан с желтым, отечным лицом, редкие, аккуратно причесанные, чтобы прикрыть лысину, волосы топорщились на висках.
- Моя фамилия Гымза, - проговорил он, разглядывая карандаш. - Ну, исповедуйся.
Он слушал Волкова, что-то записывая и кивая головой. Потом спросил:
- Все?
- Да, это все, - ответил Волков.
- Что ж, до завтра... Отдохни, подумай.
II
Утром Волкова снова привели на допрос.
За партой сидела Катруся в той же украинской кофточке и широкой юбке Она исподлобья глядела на Волкова.
- Темнота уходит, Волков, - сказал Гымза, потирая руки. - И все становится ясным, как божий день.
- Мамо яичницу жарила для него еще, - сказала Катруся.
- И он говорил, что ранен в бою? - обернулся к ней следователь.
- Да... И как немцев побили. Такой врун!
- Ну, беги домой, - мягко улыбнулся Гымза. - Ноги-то не промочи. Дождь.
- А мамо всю ночь еще плакала, - обжигая Волкова полным злой ненависти взглядом, сказала она.
- Беги, беги, - с доброй, отеческой нежностью повторил Гымза и тихонько вздохнул. - Та-ак, - продолжал следователь, когда она ушла. - Выловили мы и других. Из одного гнездышка летели.
- Кого других? - удивился Волков, но тут же сообразил, что Гымза просто ловит его. А Гымза точно не расслышал его вопроса.
- И заключение доктора: стреляли в упор, чтоб наверняка рана оказалась легкой. Много частиц пороха.
- Я же объяснил, - сказал Волков.
- Какое задание было? Ну, ну... Трибунал примет во внимание чистосердечное раскаяние. Иначе - к стенке... Говори. Сказкам у нас не верят. Для того мы и есть, чтоб все знать... С кем должен был встретиться? - Гымза проговорил это как-то сочувственно, медленно и тихо, но вдруг, стукнув кулаком по парте так, что звякнули стекла в окне, крикнул: - С кем?
На крышке парты, где замер его костлявый большой кулак, были выцарапаны гвоздем неровные буквы:
"Гришка любит Катю".
- С кем? - уже шепотом повторил следователь. - Мне другие нужны... Где совершат диверсию?
Волков стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони, и эта боль сейчас ему казалась приятной.
- Нервничаешь?.. Оттого и нервничаешь. Ведь не последняя же ты дрянь?
Голос у следователя был теперь скрипучим, неприятным, словно зубами он ломал перегоревшую жесть.
Волков понял, что следователь убежден в измене, а лишенный сомнений человек иные доводы, умаляющие главную, по его мнению, суть факта, попросту не воспримет.
- Другие сообразительнее тебя. У меня показания, как вербовали.
- Это подлость! - сказал Волков.
- Это формальность, - усмехнулся Гымза. - Майора Кузькина добренькие немцы оставили, а тебе и парашют и самолет... Понравился им очень?
Стиснув кулаки, Волков шагнул ближе.
- Ух ты, - бледнея ото лба к носу, Гымза опустил руку на кобуру пистолета. - Шлепну и до трибунала. Я таких в гражданскую на месте рубил. Для вас жизнь делали. С голодным брюхом фабрики отстраивали. Вот, мозоли еще не сошли... Родину, гнида, предал!
Пальцами Гымза опять сжал карандаш, точно эфес шашки. В дверь постучали.
- Кто? - резко спросил Гымза.
- Тут еще к вам, - просунув голову, сказал часовой.
- Пусти!
Два бойца ввели человека с худощавым нервным лицом и спортивной фигурой. Один из бойцов, кося на Волкова любопытные глаза, передал следователю отобранные документы, немецкий пистолет и ракетницу.
- Где взяли?
- В лесу, - ответил боец.
- Стрелял?
- И гранатами швырялся, - сказал другой боец, у которого выгоревшая пилотка едва закрывала макушку.
- Я солдат, - заговорил фальцетом этот человек, - и прошу обращенья, как с военнопленным.
- Знакомы? - кивнув на Волкова, спросил Гымза.
- Нет, - быстро проговорил тот. - Я солдат...
- Да брешет, - сказал боец. - Из банды, шо в лесу.
Какой он солдат!
- Уведите пока, - распорядился Гымза.
- Я тоже никогда не видел этого человека, - проговорил Волков.
- Что не видел его, поверю, - согласился Гымза. - У этих закваска иная, но черт один, как ни малюй. Я, Волков, шестые сутки на ногах. Давай-ка рассказывай сначала, и всю правду.
- Ничего другого я не могу сказать.
- Рассказывай, рассказывай. Я терпеливый.
Волков рассказывал заново то, что произошло с момента, когда бригада окопалась у реки. Гымза делал пометки в своей тетрадке, очевидно для того, чтобы сравнить его показания.
- Какое же вино лакал этот Ганзен? - спросил он.
- Не знаю.
- Ну ладно, - усмехнулся Гымза. - Припомни тогда, что этот майор говорил?
Волков, как мог, пересказал речь Ганзена.
Затем следователь потребовал описать его внешность, как он ел цыпленка, как держал рюмку. Вошел молодой, с худощавым, бледным, усталым лицом черноволосый полковник и, жестом разрешив капитану продолжать допрос, уселся за соседнюю парту, изучающе глядя на Волкова.
- А бумагу ты до ужина подписал? - равнодушно спросил Гымза.
- Я ничего не подписывал, - ответил Волков. - Ничего!
- Может быть, сфотографировали за ужином? - тихо спросил полковник. - И затем напугали этой фотографией?
Теперь лишь Волков догадался, почему следователь обстоятельно расспрашивал, как сидел и что делал немецкий майор.
- Нет, - сказал он. - Фотографии не было. Ничего не было.
- А почему головой дергаешь? Нервы тебя выдали, - улыбнулся Гымза. - И показания расходятся.
Первый раз говорил, что хотел бутылкой этого майора шарахнуть. Так? Так... А теперь вот, - он заглянул в свою тетрадку. - "Вино было на вкус кисло-терпким"
Твои слова? Твои!.. У меня, Волков, нервы покрепче Из одной бутылки вино с ним пил. Раскололся ты, Волков, как орех, раскололся. Даже неинтересно. Теперь говори все!
Волков молчал. Он вдруг почувствовал, что не может расцепить челюсти.
- Странно, - тихим голосом уронил полковник. - Что же вы молчите?
Волков повернул голову и увидел его лицо какимто расплывчатым, будто в тумане.
- Отправьте задержанного в коридор, - сказал полковник.
Пол коридора был истоптан, валялись окурки, шелуха семечек. Двое часовых неподвижно стояли у выхода. Тускло поблескивали штыки винтовок.
- А ну, встань к стенке, - потребовал один из них.
Волков прислонился к стене. Где-то была трещина или неплотно закрылась дверь, и он услышал разговор.
- Все улики налицо, - говорил следователь.
- И в прошлом деле были улики. А что выяснилось?
- Но заявлял же тот, будто армия у нас отстала.