Мейбл растерялась. Одри смотрела почти умоляюще, взглядом заклиная: согласись. Но почему? По логике вещей ей бы следовало стремиться самой поехать с Ричардом. Или у них что-то неладно, может, поссорились? Не из-за того ли, что я поселила их в разных комнатах? Возможно, Ричард пытался настаивать, чтобы Одри провела с ним ночь, а Одри, щадя мои материнские чувства, посчитала своим долгом отказаться. Если это так, то я просто обязана сделать то, что хочет дочь.
Поэтому, проглотив возражения, Мейбл неуверенно начала:
– Ну, если мистер… если Ричард не возражает, чтобы его гидом была я, то я с удовольствием побываю в Госворте еще раз.
Мейбл как раз недавно подумывала о том, чтобы наведаться в это поместье. Она любила нарядный черно-белый фасад старинного здания, его уютные комнаты, знала его историю и не раз черпала в Госворте вдохновение. Но Мейбл была уверена, что Ричарда отнюдь не прельщает перспектива посетить Госворт в ее обществе, и поэтому немного помолчала, ожидая возражений гостя. Однако, к немалому изумлению Мейбл, Ричард повернулся к ней и сказал вполне искренне:
– Буду очень рад, если вы сможете уделить мне время. Одри отрекомендовала вас большим знатоком местной истории. Я подозреваю, что в ближайшие месяцы мне не раз пригодятся ваши знания. Смею надеяться, я не надоем вам и вы не пожалеете, что сдали мне комнату.
– Вот и славно, вопрос решен, – радостно воскликнула Одри. – Поскольку чай мне не предлагают, я пошла одеваться.
С этими словами девушка направилась к двери. Ричард поднялся с кровати, при этом одеяло съехало, и, к ужасу Мейбл, взору мужчины открылась совершенно непрезентабельная ночная рубашка в веселенькую бело-розовую полоску, украшенная большой яркой аппликацией, изображающей кота. Вряд ли сие одеяние можно считать подходящим для женщины элегантного возраста. К тому же, хотя Мейбл осталась по-девичьи стройной, ей все же далеко не восемнадцать, и облегающая рубашка слишком откровенно обрисовывала ее пышную грудь.
Мейбл потянулась за одеялом, чтобы прикрыться, и одновременно Ричард наклонился сделать то же самое. На миг их пальцы случайно соприкоснулись, Мейбл поспешно отдернула руку. Кожа горела, как от ожога, щеки залились алым румянцем, и, как назло, Ричард именно в этот момент посмотрел на нее.
Быть может, он всего лишь собирался извиниться, а может, и вовсе ничего не думал говорить, но каковы бы ни были его намерения, он тут же забыл о них. Внезапное и необъяснимое напряжение так явственно читалось в его глазах, что Мейбл инстинктивно проследила направление его взгляда, чтобы выяснить, что же привлекло внимание гостя.
Лучше бы она этого не делала и тогда бы не обнаружила, что его взгляд прикован к ее груди, отчетливо выступающей под детской рубашкой. Хуже того, Мейбл с ужасом заметила, что соски – этот безошибочный индикатор женского возбуждения – предательски напряглись и самым распутным образом выступают из-под тонкой хлопчатобумажной ткани, словно умоляя прикоснуться к ним, поцеловать…
Мейбл ничего не могла поделать. Содрогнувшись от стыда и отвращения к себе, она закрыла глаза, перевернулась на живот и, уткнувшись лицом в подушку, глухо пробормотала:
– Уходите, прошу вас.
Еще долго после ухода Ричарда ее била дрожь.
О небо, как же я теперь смогу одеться, спуститься в гостиную и вести себя так, словно ничего не произошло? А что, если Ричард расскажет об этом Одри? От отчаяния и презрения к себе Мейбл тихонько застонала. Больше всего ей хотелось закрыть глаза, с головой укрыться одеялом и никогда не выходить из спальни, но она понимала, что не может себе этого позволить. В конце концов, она не подросток, а взрослая женщина и должна вести себя соответствующим образом.
Мейбл встала, приняла душ и оделась. Надев поверх простой черной юбки и кремовой блузки кардиган, связанный из толстой пряжи, она застегнула его на все пуговицы, так что теперь, если тело снова предаст ее, об этом никто не узнает.
Подняв с пола злополучную ночную рубашку, Мейбл дала себе обещание, что в понедельник первым делом съездит в магазин и купит что-нибудь более чопорное, соответствующее возрасту, да чтобы ткань была поплотнее. И тогда Ричард, как бы близко ни оказался, не сможет догадаться о неприличной реакции ее тела на его близость.
Впрочем, это тоже глупо, одернула себя Мейбл, потому что сегодняшняя утренняя неловкая сцена наверняка навсегда отобьет у Ричарда охоту приносить мне чай в постель. Да мне этого и не хочется, и вообще, в происшедшем виноват только он один. Он не имел права врываться в мою спальню. То, что мистер Барраклоу любовник Одри, еще не дает ему права заходить ко мне в комнату и усаживаться на кровать.