Из-под земли донесся слабый дрожащий голос, и Линди тут же перестал бурить.
— Здесь так душно и так темно, и мне все время очень страшно. Я бы хотела поскорее выписаться домой. Вы собираетесь меня спасать?
— Миссис Бентон, мы как раз бурим скважину! — крикнул доктор Сайн, сложив руки рупором. — Немного потерпите и ничего не бойтесь. Воздух будет через пару минут. Ты что, — спросил он у Линди, — даже ничего ей не кричал?
— Мне работать нужно, — огрызнулся Линди, возобновляя бурение, — а не языком болтать. Поговорить, это и вы можете. Да еще отец Файн.
Бурение совсем подходило к концу, заметил Себастьян, отходя от могилы. Он брел по кладбищу, вслушиваясь в него и в мертвецов, лежавших под могильными плитами. Тленных, как называл их Павел, которые однажды, подобно миссис Бентон, станут нетленными. И эта смертная, думал он, станет бессмертной. И сказанное осуществится, смерть будет побеждена. О смерть, где твое жало? Могила, где твоя победа? И так далее. Он бродил по кладбищу, светя себе фонариком и стараясь не спотыкаться о могильные плиты. Он двигался медленно, очень медленно, и все время прислушивался — не буквально, не ушами, а чем-то таким, внутренним — к смутному шевелению под землей. Те, думал он, которые вскоре станут старорожденными, частицы их плоти уже сползаются, находя свое прежнее место; он ощущал непрестанный процесс, сложную, нескончаемую активность кладбища, и это преполняло его энтузиазмом, даже возбуждало. Разве возможно что-либо более оптимистичное, более мощное в своем стремлении к добру, чем это воссоздание тел, которые, по выражению Павла, истлели, а теперь, в хобартовской фазе, обратили тление вспять.
Единственное, думал он, в чем ошибся Павел, так в том, что ожидал этого еще при своей жизни.
Теперешние старорожденные были последними, кто умер, с этим было покончено в июне 1986-го. Но, согласно Алексу Хобарту, обращение времени будет двигаться все дальше и дальше, оживляя все более древних умерших, и через две тысячи лет Павел уже не будет больше «спать», как он это назвал.
Но к тому времени — задолго, задолго до того времени — Себастьян Гермес и все остальные ныне живущие спрячутся в ждущих их матках, и матери, чьи это матки, тоже уменьшатся в размерах и спрячутся, и так далее, и так далее — если, конечно же, Хобарт был прав. Если это обращение не краткосрочно, а представляет собой один из самых гигантских космических процессов, происходящих каждые несколько миллиардов лет.
На кладбище села еще одна машина, из нее вышел низенький, сухонький отец Файн со своим всегдашним портфелем религиозных книг.
— Очень удачно, — кивнул он Тинбейну, — что вы ее услышали. Но теперь, пожалуй, вам незачем тут мерзнуть. — Он успел уже заметить погруженного в работу Линди, доктора Сайна с его черным медицинским саквояжем и, конечно же, Себастьяна Гермеса. — Дальше мы можем взять ее на себя. Спасибо за беспокойство.
— Ну ладно, здравствуйте, отец, — сказал Тинбейн. — Здравствуйте, мистер и миссис Гермес, и вы, доктор.
Затем он оглянулся на кислого, молчаливого Линди и решил его не упоминать, а повернулся и пошел к своей машине, а затем взмыл в воздух и продолжил свой патруль.
— Я подал ей воздух, — сообщил Линди; он прекратил бурить, выключил портативную бурильную установку и занялся землеройным оборудованием. — Приготовься, Сайн. — Линди надел наушники, чтобы лучше слышать погребенную. — Она очень больна и к тому же с обострением.
Он включил автокопатель, из него тут же полетела земля.
Пока Себастьян, доктор Сайн и Боб Линди извлекали гроб, Файн читал по своему молитвеннику подходящий к случаю текст, читал ясно и четко, чтобы слышала бывшая покойница:
— «Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня; ибо я храню пути Господни и не был нечестивым пред Богом моим; ибо все заповеди Его предо мною, и от уставов Его я не отступал. Я был непорочен пред Ним и остерегался, чтобы не согрешить мне. И воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступаешь милостиво…»[5]
Дальше и дальше читал отец Файн, а работа между тем продвигалась. Все они знали этот текст наизусть, даже Боб Линди; их священник любил этот псалом и всегда читал его в этих случаях, начиная, правда, иногда с псалма девятого, но непременно к нему возвращаясь.
Боб Линди быстро отвинтил крышку гроба; она была из дешевого искусственного дерева и легко снялась. Доктор Сайн тут же выдвинулся вперед и со стетоскопом склонился над старушкой, ни на секунду не переставая с ней разговаривать. Боб Линди запустил обогревающий вентилятор и направил его поток на миссис Тилли М. Бентон; это было крайне необходимо, старорожденные всегда очень мерзли, у них развивалась фобия к холоду, которая могла сохраниться — как, например, в случае Себастьяна — на многие годы.
5
Псалом 18:21—26. Этот псалом встречается в Ветхом Завете и раньше («Вторая книга Царств», 22:21—26).