— Здравствуй, Карис, — сухо сказал Эпплфорд, поднимаясь на ноги. — Мне уже пора идти на работу и не хотелось бы и дальше обсуждать эту ерунду.
Что касается его, это полностью закрывало тему.
Во всяком случае, он так надеялся.
Вернувшись в конце смены домой, полицейский Джо Тинбейн застал свою жену сидящей за кухонным столом. Он смущенно отвел глаза, а она его вдруг заметила и торопливо кончила наполнять чашку черным горячим кофе.
— Невежа ты, вот и все, — укоризненно сказала Бетель. — Мог бы хотя бы постучаться. — Высокомерно вздернув нос, она поставила бутылку апельсинового сока в холодильник и отнесла в шкаф почти полную коробку хлопьев. — Ладно, я скоро уйду и не буду тебе мешать. Мой питательный процесс почти уже закончен.
Однако не было видно, чтобы она слишком уж торопилась.
— Устал я, — сказал Тинбейн, тяжело садясь на стул.
Бетель расставила перед ним пустые тарелки, чашку и стакан.
— Ты знаешь, что пишут сегодня в газете? — спросила она, тактично удаляясь в гостиную, чтобы он мог без помех отрыгнуть. — Этот бандит, этот фанатик, этот самый Рэймонд Робертс хочет заявиться прямо сюда.
— Хмм, — неопределенно сказал Тинбейн, наслаждаясь горячим, очень горьким кофе, вытекавшим у него изо рта.
— По оценкам лос-анджелесской полиции, встречать его будут четыре миллиона человек. Он проведет таинство божественного единения прямо на стадионе Доджерс, и все это будет по телевизору, пока мы совсем не свихнемся. Весь день напролет, так написано в газете, ты не подумай, что я шучу.
— Четыре миллиона, — повторил Тинбейн, пытаясь прикинуть, сколько же это полиции потребуется, чтобы контролировать толпу такого размера. Все, кого можно здесь наскрести, включая воздушный патруль и особые подразделения. Да, работенка.
Он едва не застонал.
— Для этого их единения, — сказала Бетель, — принимают специальные наркотики, тут про это большая статья. Этот наркотик как-то там получается из ДНТ; вообще-то он здесь запрещен, но, если дело доходит до таинства, им можно — всем сразу — его использовать, потому что калифорнийский закон говорит…
— Я знаю, что он говорит, — прервал ее Тинбейн. — Он говорит, что в настоящем, безо всякого жульничества религиозном обряде можно использовать психоделики.
Господи, да начальство ему это уже сто раз вдалбливало.
— Я почти уже решила туда сходить, — сказала Бетель. — Сходить и поучаствовать. Это же единственный случай, если ты не вздумаешь лететь в эту самую СНМ. Чего, сказать по правде, мне как-то не очень хочется.
— Хочешь, так иди, — поддержал ее Тинбейн, с удовольствием отрыгивая овсянку, ломтики персиков и сладкое молоко.
— Хочешь тоже пойти? Это, наверно, будет потрясающе. Ты только представь себе: тысячи людей, объединившиеся в одно целое. Юди, так он это называет. Все сразу, и никто конкретно. Сущность, обладающая абсолютным знанием, потому что она не ограничена своей точкой зрения. — Она зажмурилась и подошла к кухонной двери. — Ну так что?
— Нет, спасибо, — смущенно пробубнил Тинбейн, рот у которого был полон. — И отвернись, а лучше выйди, ты же знаешь, мне очень не нравится двигать пищу, когда рядом кто-нибудь есть, даже если меня не видят. Не видят, так могут услышать, как я жую.
Он ощущал ее присутствие, ее обиду.
— Ты никуда меня не водишь, — пожаловалась Бетель.
— Да, — согласился Тинбейн, — я никуда тебя не вожу. А если бы повел, так всяко не туда, не на это сборище.
В нашем Лос-Анджелесе, думал он, полным-полно религиозных психов. Странно даже, почему этот Робертс так поздно собрался нас навестить. И почему бы именно сейчас?
— Так ты думаешь, — загорелась Бетель, — что он просто жулик? И что нет такого состояния, как Юди?
— ДНТ очень сильный наркотик, — пожал плечами Тинбейн.
Да кто его точно знает, может так, а может, и не так. Это, в общем-то, не имело значения, во всяком случае — для него.
— Снова неожиданное возрождение, — сообщил он жене. — И конечно, на каком-то там Форест-Ноллс. Они совсем не следят за мелкими кладбищами, знают, что нам придется все сделать — на городские средства.
Во всяком случае, Тилли М. Бентон благополучно доставлена в лос-анджелесскую больницу, Себ Гермес позаботился. Дней через пять она будет отрыгивать не хуже всех остальных.
— Кошмар, — сказала Бетель, так и стоявшая в дверном проеме.
— Да ты-то откуда знаешь. Ты же никогда этого не видела.
— Я про тебя и твою чертову работу, — пояснила Бетель. — Сам ее не терпишь и на меня все вываливаешь. Если это такой ужас — увольняйся. Или лови рыбу, или мотай удочки, как говорили древние римляне[8].