— Нет, — сказал он. — Это просто славянский темперамент. Это такая манера общения. Как и их ругательства. А что они такое предложили? Или это пошло сразу в Правление, а не через нас?
— Сразу в Фестанг. Все линии открыты. Те, которые так проржавели, что не могли даже передать сигнал. И все же они открыты. Сейчас их используют — может быть потому, что на другом конце провода все так громко орут, Ларс, как перед лицом Бога. Один из них даже плакал.
Ларс сказал:
— При таких обстоятельствах ясно, почему Нитц отключился.
— Ты разговаривал с ним? Ты правда дозвонился до него? Послушай… Ее голос был спокоен, хотя она говорила громко. — Уже была предпринята попытка направить оружие на неизвестный спутник.
— Неизвестный… — как эхо, изумленно повторил он.
— И роботизированные команды с вооружением исчезли. Они были по уши защищены, но их больше там нет.
— Наверное, они снова превратились в атомы водорода, — сказал Ларс.
— Тогда нам повезло, — ответила Марен. — Ларс?
— Да.
— Тот советский официальный представитель, заплаканный, был военным.
— Меня раздражает, что я в мгновение ока перестал быть нужным, как Винсент Клаг. Это действительно жуткое чувство.
— Ты должен что–то делать. Ты не можешь даже плакать.
Он кивнул.
— Ларс, — сказала Марен, — ты понимаешь, сейчас все открыты.
Правление БезКаба — они тоже открыты, сейчас никто не закрыт. И даже здесь. Вот почему возникло слово «неизвестный».
Это самое плохое слово из всех, что я слышала! У нас есть три планеты и семь лун, о которых мы думаем, как о «нас», и тут вдруг… — Она угрюмо сжала губы.
— Можно, я скажу тебе?
— Да, — кивнула Марен.
— Мой первый импульс был… Выпрыгнуть, — хрипло сказал он.
— Ты сейчас летишь? В хоппере?
Он кивнул, не в силах сказать ни слова.
— Хорошо, лети сюда, в Париж. Это стоит того. Давай! Приезжай сюда, и мы будем вместе.
— Я не могу этого сделать, — сказал Ларс… Я выпрыгну где–нибудь по дороге, подумал он. Он увидел, что и она поняла его мысль.
Ровно, с огромной женской, земной, материнской холодностью, этим сверхъестественным самообладанием, которое женщина может проявить, когда захочет, Марен сказала:
— Послушай–ка, Ларс. Слушай! Ты слышишь?
— Да.
— Приземлись.
— Хорошо.
— Кто твой врач? Кроме Тодта?
— У меня нет другого врача, кроме Тодта.
— А адвокат?
— Вилл Сойер. Ты его знаешь. Тот парень, с головой как сваренное вкрутую яйцо. Только свинцового цвета.
— Прекрасно, — сказала Марен. — Ты приземлишься рядом с его офисом. И заставишь его написать то, что называется предписанием нижестоящему органу.
— Я не понимаю. — Он чувствовал себя маленьким мальчиком, послушным, но смущенным. Столкнувшимся с фактами, стоящими за пределами его понимания.
— Предписание нижестоящему органу должно быть передано в Правление, сказала Марен. — В нем будет требование, что ты имеешь право заседать на сессии. Это твое законное право, черт возьми! Именно это я хочу сказать. У тебя есть законное, полученное от Бога право войти в этот конференц–зал в кремле, занять свое место и участвовать во всем, что там происходит.
— Но, — хрипло возразил он, — мне нечего им предложить. У меня ничего нет. Ничего!
— Все–таки ты должен там быть, — сказала Марен. — Меня не беспокоит этот навозовоз в небе. Я волнуюсь за тебя.
И к его великому изумлению она заплакала.
Глава 12
Спустя три часа — столько понадобилось его адвокату, чтобы найти члена Верховного Суда и чтобы тот подписал предписание — Ларс сел в прямой пневмопоезд и примчался из Нью–Йорка вдоль побережья в Фестанг–Вашингтон.
Все путешествие заняло восемьдесят секунд, включая время торможения.
Затем он очутился в колонне наземного транспорта в центре города на Пенсильвания–авеню, двигаясь по направлению к нарядному абстрактному скромному наземному зданию, который и был входом в основной подземный кремль Фестанг–Вашингтона.
В пять тридцать вечера он стоял с доктором Тодтом перед опрятным молодым офицером ВВС, держащим лазерное ружье. И молча протянул ему предписание.
Это заняло некоторое время. Предписание должно было быть прочитано, изучено, подтверждено, подписано целым рядом должностных лиц, оставшихся от администрации Хардинга. Но вот наконец они с доктором Тодтом уже спускались в бесшумном гидравлическом лифте под землю. В самое подземелье, на самый низкий уровень.