Фреи, вышедшие из ворот замка в тот день, вступили в бой с отрядом Морса Амбера, стоявшего под Винтерфеллом. Людей у него было мало, и те быстро разбежались. Все, на что их хватило, это вырыть в снегу ворот ямы, в которые попадали Фреи. После разгрома отряда Амбера, который и победой-то назвать неудобно, Хостин Фрей повел своих людей в Волчий лес, где замерзало голодное войско Станниса. С ним управиться было потрудней — много неприятностей причиняли горные кланы, и Хостин послал в Винтерфелл за подмогой.
Отец выделил еще две тысячи человек, и Рамси возглавил отряд. Ему страсть как хотелось привезти отцу голову Станниса Баратеона и прибить ее над воротами Винтерфелла. Всю дорогу он представлял себе, как снесет ее с плеч угрюмого лжекороля своим фальшионом. И не успел. Пока он прорубал себе дорогу туда, где сверкал огненным мечом Станнис, братья Рисвеллы, Иные б их драли, его опередили. Когда Рамси смог приблизиться к нему — Станнис стоял на коленях и был весь в крови. Булькая горлом, он попытался что-то сказать, но на губах его только надувались кровавые пузыри и лопались с тихим треском. Рамси почувствовал обжигающее сожаление, когда Станнис завалился ничком в снег. Он, конечно, отсек голову лжекороля своим тесаком, перевернув его на спину, но к тому времени глаза Баратеона уже остекленело смотрели в мутно-серое зимнее небо, а на ресницах его оседали белые снежные хлопья.
Меч Станниса и его голову Рамси преподнес в дар отцу, а взамен потребовал отряд, чтобы догнать и вернуть Перевертыша и леди Арью.
Отец задумчиво пожевал губами.
— Время упущено, Рамси. Их отправили на Стену несколько дней назад. Они следуют налегке и наверняка опередят тебя, доберутся до Черного Замка раньше, чем ты их догонишь.
— Тогда дай мне большой отряд!
— Атаковать Черный замок неразумно, Рамси, — голос лорда Русе был тих и бесцветен.
Рамси подскочил и встал во весь рост, нависая над отцом.
— А разумно ли будет, если все узнают, что девка поддельная? Что она не Старк, а я не лорд Винтерфелла?
— Сядь, — лорд Русе поморщился. — Не ори. Договориться со Сноу вряд ли удастся, твою жену он со своей сестрой не спутает. Я дам тебе людей. Шестьсот человек тебе хватит — сколько ты увел из Дредфорта, чтоб отобрать Винтерфелл у Касселя. Ты должен вернуть свою жену и Перевертыша, они слишком много знают. Это может причинить неудобства дому Болтон. И Арья носит твоего ребенка.
*
Он настолько погрузился в воспоминания, что ослабил поводья, и Кровавый замедлил шаг. Рамси поднял голову, огляделся и ударил коня в бока, чтобы тот прибавил ходу. Места вокруг казались смутно знакомыми. Вот за тем деревом должен быть огромный, замшелый, поросший серыми грибами пень. А вот этот дуб, увитый плющом, должен хранить на себе зарубки. Рамси подъехал ближе, сорвал тонкую зелень, оплетавшую бурую растрескавшуюся кору. И точно, темными впадинами на дереве были прорезаны его тогдашние инициалы: R и S. Он еще был мал и гордился тем, что не простой крестьянин, а сын лорда, пускай и внебрачный. А вот там, за поворотом, будет большой гранитный камень, который раскололо молнией, когда он был совсем мальчишкой, и деревенские тогда шептались о Болтонах и гневе Старых богов.
Рамси остановился, потянув Кровавого за поводья. В Дредфорт он не спешил. Повод для визита был не слишком важный — толстуха-мачеха снова родила, и на этот раз двух девок одновременно. Рамси усмехнулся.
Ты так хотел от нее сына, отец. Но сын у тебя как был один, так и остался. Ты даже придумал хитрую комбинацию с Винтерфеллом, чтобы у меня был свой замок и мой сын мог унаследовать его, не претендуя на Дредфорт. Но до сих пор именно я — твой наследник. И я буду править Севером после твоей смерти.
Около расколотого камня дорога раздваивалась. Точнее, от основной дороги уходила влево разъезженная телегами колея.
Муку, стало быть, до сих пор возят к ней молоть.
Кровавый фыркал и беспокойно переступал ногами, словно чувствуя сомнения и нерешительность своего хозяина. Рамси покусал губу, обдумывая, стоит ли повиноваться минутному порыву — ему вдруг захотелось снова попасть на мельницу, где прошло его детство, и захотелось так, словно он что-то не закончил, словно какая-то из страниц его жизни осталась не перевернутой, словно он навалил на жернов свежее зерно, а муку перед тем не высыпал.
Рамси аж плюнул с досады при этой мысли — до сих пор ему приходили в голову сравнения с мельницей. И это стало решающим. Он не стал откладывать на потом разборки с собой и своим прошлым. Он не боялся его и не стремился от него убежать. Рамси не был у матери с тех пор как отец призвал его в Дредфорт, и не потому, что не хотел попасть обратно в детство, а потому, что старался вытравить из себя мельника и заместить его лордом.
Тогда это имело для него значение. Сейчас — нет. Сейчас имело значение совсем другое.
Рамси смотрел на замок. Ради того, чтобы стать его наследником по праву, он предавал, обманывал, убивал и мучил. Все, что он делал, должно было приносить пользу дому Болтон. И у него все получалось. И он никогда ни о чем не жалел. Почти никогда.
Рамси смотрел на замок, чьи мрачные стены были когда-то так вожделенны, и чувствовал холод и пустоту.
Как будто Дредфорт был лишь мороком в пустыне, который растаял, как только он подошел к нему совсем близко. Как будто всю жизнь он шел к неправильной цели. Как будто, достигнув желаемого, он потерял то, что было по-настоящему важным.
Рамси повернулся боком к Дредфорту, что виднелся вдалеке на холме, и пришпорил коня, направив его по левой дороге, к Рыдающей и мельнице на ней, где до сих пор, наверное, жила его мать.
Личная охрана Рамси повернула вслед за ним, привычно не задавая вопросов. И небольшая крытая повозка, скрипя высокими колесами, потащилась следом по колее.
Раньше он никогда не повел бы своих людей на мельницу, где родился и вырос. Он с кровью вырывал из себя мельника, он старался быть Болтоном и ненавидел все, что напоминало ему о временах, когда мать гоняла его скалкой, заставляя тягать мешки, а вездесущая мучная пыль на потных руках скатывалась мелкими липкими комьями.
Теперь же то, что занимало все его мысли и казалось тогда единственно важным, стало ему безразлично. Он добился всего, о чем мечтал холодными ночами, лежа под старыми вытертыми шкурами с осыпающимся ломким ворсом, заменявшими ему одеяло. Он приобрел признание отца, титул, замок, власть. Но потерял гораздо больше.
*
В детстве мельница казалась ему огромной. В детстве все кажется большим — потому что ты сам маленький. А мельница была самым крупным и величественным зданием во всей округе. Сейчас же Рамси видел невысокий дом из грубо обтесанного серого камня, а Рыдающая все так же неторопливо крутила потемневшее от воды широкое колесо.
Все было точно таким же, как он помнил. Казалось, что время замерло в этом месте. Пока столько всего произошло там, в большом мире — тут, на мельнице, ничего не изменилось. Изменился только он сам.
И дерево, у которого Домерик привязывал свою лошадь, стало высоким, обзавелось широкой развесистой кроной. Рамси сорвал с него яблоко, привлеченный ярким розовым боком, вонзил в него зубы, но, скривившись, выплюнул кислятину, и забросил огрызок куда-то за спину. Яблоко было совсем незрелым, лето еще только начиналось.
Пока остальные еще подъезжали к мельнице, Рамси открыл низкую рассохшуюся по углам дверь в кухню, и вошел, сильно наклонившись, чтобы избежать удара о притолоку. Внутри тоже ничего не поменялось. На кухне, за низким тяжелым столом темного дерева, уставленным посудой, сидела мать. Постаревшая, располневшая, но все еще красивая — светлые волосы, румяные щеки. Рядом с ней на лавке сидел широкоплечий пузатый мужик и лапал ее за коленки. Гостей тут явно не ждали.