— Я слышала, что ты женился на девице Старков. Где твоя жена?
Черный бастард объявил всем, что она не Старк, а дочка стюарда. Вот только никому дела до этого не было. Дозорных мало интересовало, что она оказалась не его сестрой. Одичалым и вовсе было наплевать, большинство из них ушло с Тормундом за Стену, в Суровый Дом. Волчий ублюдок, Иные б драли его в задницу, запер жену Рамси в башне. Хорошо, что пожалел ее, видно было уже, что она в тягости. А испокон веков беременных не казнят.
Когда Рамси выбил дверь в ее комнату, Арья или как ее там, округлив глаза, скатилась с тюфяка на пол, ползала вокруг на коленках, рыдала, держась за живот, и твердила, что ее заставили, что она вовсе не хотела убегать из Винтерфелла, что она любит его. Рамси несколько раз пнул ее от злости сапогом — но осторожно, чтобы не повредить ребенку.
Разве что усатая вдова Станниса могла растрезвонить про то, что девка поддельная. Но в болтонских подвалах рассказывать особо некому. При штурме всю ее охрану уничтожили, и Рамси запер Селису в бывшей башне своей жены, чтобы забрать потом с собой или отправить к отцу. А ее дочь оставил служанкой при своей жене. Жалко, Станнис этого не увидел.
— Женился, да. — Рамси не стал уточнять, что жена сбежала от него при первой же возможности и что она была дочкой стюарда, а не Старка. — Она умерла в родах.
Рамси хотел видеть, как на свет появится его наследник. Для него это было в новинку: боль и кровь для него были неразрывно связаны со смертью — а тут вдруг новая жизнь. Может, поэтому все пошло не так. Его жена утонула в собственной крови, оставив ему сына.
— Ты любил ее?
Рамси хмыкнул, вспомнив бледное испуганное личико, вечно мокрое от рыданий, синяки и следы своих зубов на ее бледной коже.
Да, наверное, он ее любил. По-своему, как умел. Был привязан к ней настолько, что почти позабыл о своем Вонючке, чем тот не преминул воспользоваться. Ее страх, ее дрожь, ее покорность, ее слезы так возбуждали! Когда трясущимися губами она шептала «я люблю вас, милорд», он почти верил ей. Почти.
Мельничиха не спросила, любила ли жена его. Правильно сделала. Рамси научил жену говорить слова. Но кроме страха за ними ничего не было.
Всегда, когда кто-то говорил про его мать, Теон бросал свои игры, подходил к отцу и, тесно прижавшись к нему, смотрел на Рамси с какой-то обреченной надеждой в глазах. Рамси обнял сына, неловко погладил по голове. Теон, как обычно, обхватил его тонкими ручками, уткнулся лицом ему в грудь и замер, громко сопя носом. Рамси обнимал Теона и чувствовал его тепло, стук горячего маленького сердца и то, что сын отчаянно нуждается в нем.
В такие моменты у Рамси в горле вставал плотный ком.
В первый раз Рамси почувствовал его, когда мейстер дал ему на руки Теона, жалобно пищащего, едва обтерев его от слизи и материнской крови. Рамси не знал, что с ним делать, а мальчонка вдруг успокоился, открыл глаза — такие же светлые, как у них с отцом, и улыбнулся. А его мать уже остывала.
Рамси не мог сказать, что он любил свою мать. Он вообще долгое время старался не вспоминать о ней. Но она у него хотя бы была.
Теон задрал голову, и Рамси посмотрел ему в глаза. Такие же светлые, как он видел в зеркале. Такие же холодные, как у отца.
— Ты тут жил, когда был маленьким?
— Да. Если подняться вон по той лесенке — попадешь в мою старую комнату.
— Можно мне посмотреть? — Теон весь лучился любопытством.
— Только осторожно, держись крепче за ступеньки.
*
Комната была узкой и тесной, Рамси упирался макушкой в низкий потолок. Темные плохо оструганные стены, пакля, торчащая из стыков между брёвнами. Раньше здесь стояла его деревянная кровать, а у дверей на полу валялся соломенный тюфяк Хеке. Теперь все было заставлено сундуками и мешками с барахлом.
Когда-то эта комната была для Рамси его убежищем, его крепостью. Мать не любила подниматься к нему в каморку — лестница была слишком крутой, а дверь слишком низкой, и приходилось сильно наклонять голову, чтобы не разбить ее в кровь о дверной проем.
Сейчас у него была собственная крепость, вотчина древних королей Севера. Но там он не чувствовал себя дома.
Винтерфелл не любит чужаков. Грейджой мог бы это подтвердить.
Теон оглядывался недоверчиво:
— Ты жил здесь?
Рамси молча кивнул. Из его вещей в комнате ничего не осталось. Ни кровати, ни игрушек, ни его оружия: рогаток, деревянных кинжалов и меча, который он выстругал из палки, испортив самый острый материн нож, за что ему основательно влетело. Ему казалось правильным, что он избавился от всего, что связывало его с мельницей. Но его неприятно кольнуло, что и мать избавилась от всего, что связывало ее с ним.
— Пойдем. — Рамси взял сына за руку и стал осторожно спускаться с лестницы, ступени недовольным треском отзывались на каждый его шаг.
Мельничиха сидела на лавке, держа спину прямо и наблюдая за ними.
Котенок выбежал за порог. Теон побежал было следом, но передумал, потянул Рамси за рукав.
— Можно я посмотрю, как там все устроено? — Теон мотнул головой в сторону двери.
— Что ты хочешь посмотреть?
— Ну, как мельница работает. Как колесо крутится. Я потом Ширен хочу рассказать.
— Только осторожно, не навернись в воду.
Нянькой у Теона была Ширен — ее оставили в Винтерфелле воспитанницей. Точнее, заложницей, она ведь кузина короля. Русе хорошо разбирался в политике. К большому удивлению Рамси, Ширен полюбила Теона, играла с ним и читала ему свои бесконечные книжки. Она была тихой и незаметной. И не вызывала у Рамси никаких желаний. Во всяком случае, охотиться на нее не хотелось.
Охотиться ему вообще больше не хотелось. И даже папашины пиявки не понадобились.
Мать повернула голову и нахмурила брови:
— Кто такая Ширен?
— Моя воспитанница.
Мельничиха фыркнула.
— Какой дурак доверит тебе воспитывать свою дочь?
— Покойник. Станнис Баратеон.
Мельничиха хмыкнула и плеснула еще пива в кружки.
— Говорили, что Старки тебя убили.
— Не меня. Хеке. — Рамси сделал большой глоток и поморщился. Пиво было отменным. Но вот разговоры про Теона и Хеке…
Оба для него очень много значили. И перед обоими он был виноват. Он допустил, что их жизни отобрал кто-то другой.
— Жалко его, хотя и дурной он был мальчишка. Небось и погиб по-дурацки?
— Нет. Он спас мне жизнь.
— Надо же, — холодно удивилась мать. — Никогда б не подумала, что он на это способен.
У него не было выбора. Одежда, лошадь, кольцо отца и стрелы в спину. Я никогда не узнаю, мог ли он пожертвовать собой ради меня по своей воле. Он был мне другом. Единственным другом.
— У нас говорили о какой-то битве на Стене и что Дозора больше нет, а Стену охраняют люди Болтонов.
— Сколько болтливых языков на Севере! Не мешало бы подкоротить некоторые.
— Ой, да что у нас еще интересного, кроме слухов? Ну, корова в деревне отелилась. У лорда Русе очередная дочь родилась. А тут все же новости.
— Правду говорят твои слухи.
— А что случилось с Дозором?
— Я с ним случился.
Хотя дозорные были хорошо вооружены и сопротивлялись они отчаянно, их было слишком мало. Мои люди в три раза превосходили количеством и смели их, словно шквальной волной. Я почти не помню той битвы, лишь яростное кровавое марево перед глазами. И собственный крик казался чужим: «Выйди, проклятый бастард! Выйди и умри!»