Теон играл с котенком на полу. Мельничиха, безотчетно протянув руку, погладила его по голове, взъерошила, запустив пальцы в его волосы. От этого легкого движения, почти неосознанного — так гладят кошек, проходя мимо, или лошадей, — Рамси вскинул голову, словно его ударили в подбородок.
Меня она никогда не трогала. Старалась вовсе не прикасаться.
— Рамси! Убери руки, поганец, терпеть не могу, когда меня трогают!
Но это была ложь. Рамси видел, как на сеновале ее трогали деревенские мужики, как она хохотала и стонала, когда они стаскивали с нее одежду, когда шарили по ее телу жадными руками. Рамси был тогда еще слишком мал, чтобы помешать этому или наказать их. Он лишь смотрел сквозь щели в стенах, как они, пыхтя, наваливаются на мать, как она обвивает их ногами и прикрикивает, заставляя поторапливаться. А потом заваривает на кухне травы и говорит поверх его головы: «обязательно надо выпить, хватит с меня одного ублюдка».
Тогда он еще не понимал, про что она говорит и почему называет его «ублюдком». Только с появлением Хеке на мельнице он узнал, что значит это слово и что в его случае это не только ругательство.
А деревенские мужики продолжали втихаря ходить к ней. Приносили деньги в тугих кожаных кошельках, привозили птицу и зерно. Каждый, кого она принимала, приходил не с пустыми руками. Как-то один пришел к ней подвыпивший, обещал в следующий раз принести поросенка и полез к ней под юбку прямо на кухне, при Рамси. Мать схватила скалку со стола и гнала мужика через весь двор к воротам, пару раз успев как следует вдарить по хребту. Но тех, кто приходил со щедрыми подарками, она не прогоняла.
Рамси часто подглядывал за ней сквозь щели в стенах сарая, от злости грыз ногти до крови и мечтал, как отомстит всем, кому вместо него доставались прикосновения, ласка и поцелуи его матери.
В ту ночь к матери пришел, приседая и озираясь по сторонам, богатый фермер, у которого были две маленькие круглолицые хохотушки-дочки и добродушная толстая жена, которую фермер все время нахваливал. Рамси она напоминала курицу-наседку: квохтала над своими девчонками, оглаживала их, поправляла им косички и платьица и постоянно целовала их толстыми, блестящими и наверняка липкими от сладостей губами. Рамси презирал ее за это и не признавался себе, что на самом деле он отчаянно им всем завидовал. У них была семья, где все любили друг друга и казались счастливыми. Рамси задирал нос и смотрел брезгливо, но каждый раз, когда они привозили зерно, выходил во двор и глядел на них.
Напившись украдкой материного пива, Рамси ночью спустился из своей каморки под самой крышей во двор, чтобы отлить, и увидел, как этот фермер крадется к их сараю, где горит свеча и уже ждет его мать.
Значит, все это ложь. И семейное счастье, и похвалы для глупой курицы-жены. Всем нужна его мать — она стройна и красива, и они сбегают от своих толстых жен, чтобы пыхтеть над ее телом. А она трогает их, гладит, стонет от удовольствия и просит еще.
Этот фермер со своей женой был ласков, а с матерью резок и груб, но ей это, похоже, нравилось. Он говорил ей грязные словечки, пока трахал ее и изредка шлепал по заднице. Рамси сгрыз ноготь до мяса, и когда фермер взревел и затрясся, подмяв мать под себя и навалившись на нее всем телом, он решил, что с него хватит.
Рамси подпер дверь поленом, рассыпал вокруг сарая охапку соломы, вбежал в кухню, выхватил из очага головню, обжигая пальцы. И поджег сарай. Дверь он тогда подпер не плотно, что позволило матери с фермером выбраться. Больше мать на мельницу мужиков не водила.
Красную жрицу он сжег на костре. Она так и не закричала — до последнего мига пела странные песни на незнакомом гортанном языке и грозила ему гневом и пламенем своего Красного Бога. Говорили, что ее слова имеют силу, но Рамси это было уже не важно. Говорили, что черного бастарда убили свои же, а она подняла его из мертвых. Рамси поначалу в это не верил, а потом сам увидел на бледном теле убитого бастарда страшные раны — на спине и животе. Рамси не особо интересовался глубиной ран или углом проникновения ножа, он и без этого знал, что от таких ран умирают. Однако бастард Старка выжил. Не иначе как с помощью красной ведьмы и ее колдовства.
— Это ты убил бастарда Старка, который командовал Дозором?
— Я. Он украл у меня самое дорогое: мою беременную жену и … — Рамси не смог при матери произнести прозвище Хеке, которое он впоследствии дал Теону, слишком многое пришлось бы ей объяснять, — и Грейджоя.
Даже сейчас он не мог себе признаться, что Грейджой просто сбежал. Что все его слова о верности были враньем, которое Рамси сам заставил его выучить, которое он старательно вырезал на его коже. Вонючка сказал бы все что угодно, лишь бы избежать обжигающих поцелуев ножа. Любые слова, все то, что ждал от него Рамси. И все это была ложь. Рамси привычно остро кольнуло в сердце. Столько лет прошло, но он так и не смог простить Вонючке его предательства. Если бы он его догнал…
Но и здесь он опоздал. Проклятый бастард успел раньше.
Черный бастард дрался с дредфортцами на лестнице. Рамси сразу узнал его каким-то внутренним звериным чутьем. Почуял врага. Чтобы удостовериться, схватил кого-то в черном за горло рукой в латной перчатке, выжимая жизнь: «Где этот ублюдок? Где Сноу?»
Дозорный молчал, закусив губы, но перед смертью нашел глазами своего командира, подтвердив догадку Рамси. Бросив бездыханное тело, Рамси стал пробиваться к бастарду, сметая всех на своем пути тяжелыми ударами фальшиона, даже не особенно стараясь отличить своих от чужих.
Я вырву твое ублюдочное сердце и съем его.
Глаза Лорда-Командующего были черными, пустыми и мертвыми. Снег шапкой лежал на его черных кудрях. Рамси атаковал, рыча от злобы и обжигающего бешенства.
— Ты, паскуда, хотел забрать у меня все, что мне дорого. Мою брюхатую жену. Моего Вонючку. — Рамси вкладывал всю свою ненависть в каждый удар. — Жену я заберу обратно. А вот за Вонючку ты мне ответишь. Я спущу с тебя шкуру, бастард. Я сожру твое черное сердце.
Волчий бастард что-то говорил в ответ, но у Рамси кровь так шумела в ушах, что он не слышал чужих слов. Да и что тут можно сказать — он сам видел белую голову над воротами.
Рамси был готов рвать Сноу зубами. Но сначала надо было выбить у него из рук меч. Черный бастард отражал удары точно, но с легкой задержкой, словно он очень устал или был нездоров. Рамси, почуяв его слабость, насел изо всех сил, понимая, что долго в таком темпе не продержится. И бастард не выстоял, покачнулся, отражая удар тесака, и, чтобы сохранить равновесие, сделал выпад вперед. Рамси ушел вниз, присев, и подрубил его под колени.
Сноу всхлипнул и начал оседать набок. Рамси пнул его ногой в живот и собирался воткнуть фальшион ему в грудь. Но тут подскочил какой-то мальчишка, больше похожий на девку, с черными кудряшками, слипшимися от крови и снега. Чем-то похожий на Грейджоя, каким тот был в первый его приезд в Винтерфелл — тонкий, с лихорадочным румянцем на побледневших щеках, пухлогубый и смазливый. В других обстоятельствах Рамси бы с ним отлично позабавился. Мальчишка пытался его остановить и спасти своего Лорда-Командующего, размахивая слишком тяжелым для него клинком.
Не нужно становиться между Болтоном и его добычей.
Рамси отсек ему руку, держащую меч, почти по локоть. Мальчишка завыл и потерял сознание, повалился на снег, забрызгивая все вокруг кровью.