В северном городе
Небо – словно тяжёлые своды,А со сводов сочится вода.Вот сюда в баснословные годыНе смогла дотянуться орда.Не домчалась кровавая туча.И врагу, и соседу назлоГрад остался живым и могучим —Так в ту пору немногим везло.Время годы, как волны, катило.Город рос, куполами блистал,Красоты набирался и силы —Чуть столицей российской не стал.Но чего-то ему недостало:Иль казна оказалась слаба,Может, просто была не судьба,То ли крови за Русь пролил мало…
Старый декабрист
«…Когда-нибудь потомки всё исправят:Сорвут оковы и растопчут кнут,И юношей замученных восславят —Убийц, почивших в бозе, проклянут!И будут, верю я, в грядущем векеЧисты и зорки взгляды у людей:Вспомянется несчастный Кюхельбекер,Осмеян будет мерзостный Фаддей.О новый век! Он будет безупречен.На всё ответит острый ум людской:Зачем мы ждали гибельной картечиИ почему нас предал Трубецкой?Как шахматы, без гнева и без пыла —Всех нас расставят хладные умы…Когда бы так же на Сенатской было,Господь свидетель, победили б мы!»
Дуэль
Всему черёд. И мщение настало.Свет, словно снег, спускается с небес.Сейчас они сойдутся по сигналу —И не успеет выстрелить Дантес…Не зря ж поэт мечтал служить гусаром!И у барьера Пушкин не впервой!Он подведёт черту обидам старым —За всех француз ответит головой.Он им покажет – этой светской дряни, —Как жжёт сердца губительный свинец.И д’Аршиак склонится к страшной ранеИ, содрогнувшись, выдохнет: «Конец!»Потом… Монарший гнев, чреда гонений,Смятенье в сердце, ропот за спиной,Но главное: он жил бы, русский гений,Любил, писал… Пускай такой ценой!А мы бы знали, понимали с детства,Что Пушкин прав… А что бы мыслил он,Обмолвившийся: «Гений и злодейство —Две вещи несовместные…»
Прогулка по Москве
Я ищу девятнадцатый векВ подворотнях,Как неярким апрелем припрятанный снегОт лучей посторонних.Старый дом. В нём уже не зажжётся окно:Новоселье – поминки.Мне шагать через век – от БородиноДо Ходынки.Есть в модерне какой-то предсмертный надлом…Переулки кривые.Революция за поворотом. ПотомСороковые.Где-то рядом автомобили трубятИ дрожит мостовая.Мне в глаза ударяет высокий Арбат.Я глаза закрываю.
Заводское общежитие
В заводском общежитии жили крикливо и тесно,Но зато как-то просто и, я бы сказал, налегке.Это был особняк, очень дряхлый и неинтересный:Старина ничего не оставила в особняке.Разве только сквозняк, вероятно из старорежимных,В коридорной системе никак разобраться не мог,Он выискивал запахи давних времён и кружил их…А ещё были в доме паркет и лепной потолок,Украшавшие прежде чудесную бальную залу,Что, к несчастью, была, как жилищный вопрос, велика.И её поделили так, чтоб каждой семье выпадалоПонемногу паркета старинного и потолка.А потом всё забылось. Жильцы и не подозревалиСреди дымной стряпни, беготни, подметанья полов,Что живут так обычно, так непритязательно в зале,Где давался, быть может, один из последних балов.Это выяснил я! И, ужасно взволнованный этим,Отложил на потом все другие ребячьи дела,И в течение дня, до чертей надоевши соседям,Разузнал, что за чудо пропавшая зала была!…В эту ночь мне приснился какой-то блестящий военный,На кого-то похожий (но только лица нет на нём),Он метался по комнате, бился в фанерные стены,И его эполеты горели недобрым огнём.А в потерянной зале, за тонкой стеною невидим,Замечательный бал: звуки музыки, светская речь.И несчастный военный, на волю отчаявшись выйти,Принимается саблей преграду фанерную сечь.Только стены стояли, хотя от ударов трещали…– Мальчик! Где же здесь выход? (Суёт мне в карманы рубли.)Ах, княжна, так нельзя! Пощадите! Вы мне обещали:Ведь мазурка моя! Вы смеялись… О, как вы могли?! —Но ни слова в ответ. Или он не расслышал ответаСреди звуков мазурки. Внезапно кончается бал.Поцелуи, прощанья. – Такому-то князю – карету! —И со стоном «уехала!» Странный военный пропал.…Поутру я проснулся в глубокой, недетской печали.Чем-то вкусным тянуло (наверное, был выходной).В коридоре ходили. Друзья за окошком кричали.Мама нежно пытала, что нынче такое со мной.