Выбрать главу
"The winner pays!" Daylight cried; as he sprang to his feet and led the way back into the Tivoli. - Победитель платит! - закричал он, вскочив на ноги и первым врываясь в салун. "Surge along you-all! This way to the snake-room!" - Вали, ребята, вали за мной! They lined up against the long bar, in places two or three deep, stamping the frost from their moccasined feet, for outside the temperature was sixty below. Bettles, himself one of the gamest of the old-timers in deeds and daring ceased from his drunken lay of the "Sassafras Root," and titubated over to congratulate Daylight. Все выстроились в три ряда у длинной стойки, стряхивая иней с мокасин, - на дворе стоял шестидесятиградусный мороз Беттлз, один из самых отчаянных и бесшабашных старожилов Юкона, и тот перестал горланить песню про "целебный напиток" и, спотыкаясь, протиснулся к стойке, чтобы поздравить Харниша.
But in the midst of it he felt impelled to make a speech, and raised his voice oratorically. Мало того - его вдруг обуяло желание сказать тост, и он заговорил громогласно и торжественно, как заправский оратор:
"I tell you fellers I'm plum proud to call Daylight my friend. - Вот что я вам скажу: Время-не-ждет - мой закадычный друг, и я горжусь этим.
We've hit the trail together afore now, and he's eighteen carat from his moccasins up, damn his mangy old hide, anyway. Не раз мы с ним бывали на тропе, и я могу поручиться, что весь он, от мокасин до макушки, -червонное золото высшей пробы, черт бы побрал его паршивую шкуру!
He was a shaver when he first hit this country. Пришел он в эту страну мальчишкой, на восемнадцатом году.
When you fellers was his age, you wa'n't dry behind the ears yet. В такие годы все вы были просто молокососами.
He never was no kid. Но только не он.
He was born a full-grown man. Он сразу родился взрослым мужчиной.
An' I tell you a man had to be a man in them days. А в те времена, скажу я вам, мужчине нужно было постоять за себя.
This wa'n't no effete civilization like it's come to be now." Тогда мы не знали такого баловства, какое сейчас завелось.
Bettles paused long enough to put his arm in a proper bear-hug around Daylight's neck. - Беттлз прервал свою речь, чтобы по-медвежьи облапить Харниша за шею.
"When you an' me mushed into the Yukon in the good ole days, it didn't rain soup and they wa'n't no free-lunch joints. - В доброе старое время, когда мы с ним пришли на Юкон, никто не выдавал нам похлебку и нигде нас не потчевали даром.
Our camp fires was lit where we killed our game, and most of the time we lived on salmon-tracks and rabbit-bellies-ain't I right?" Мы жгли костры там, где случалось подстрелить дичь, а по большей части кормили нас лососевые следы и заячьи хвосты.
But at the roar of laughter that greeted his inversion, Bettles released the bear-hug and turned fiercely on them. Услышав дружный взрыв хохота, Беттлз понял, что оговорился, и, выпустив из своих объятий Харниша, устремил свирепый взор на толпу.
"Laugh, you mangy short-horns, laugh! - Смейтесь, козлы безрогие, смейтесь!
But I tell you plain and simple, the best of you ain't knee-high fit to tie Daylight's moccasin strings. А я вам прямо в глаза скажу, что самые лучшие из вас недостойны завязать ремни его мокасин.
"Ain't I right, Campbell? Прав я или нет, Кэмбл?
Ain't I right, Mac? Прав я или нет. Мак?
Daylight's one of the old guard, one of the real sour-doughs. Время-не-ждет из старой гвардии, настоящий бывалый юконец.
And in them days they wa'n't ary a steamboat or ary a trading-post, and we cusses had to live offen salmon-bellies and rabbit-tracks." А в ту пору не было ни пароходов, ни факторий, и мы, грешные, надеялись только на лососевые хвосты и заячьи следы. По Фаренгейту.
He gazed triumphantly around, and in the applause that followed arose cries for a speech from Daylight. Оратор торжествующе посмотрел на своих слушателей, а те наградили его аплодисментами и стали требовать, чтобы Харниш тоже произнес речь.
He signified his consent. Харниш кивнул в знак согласия.
A chair was brought, and he was helped to stand upon it. Притащили стул и помогли ему вскарабкаться на него.
He was no more sober than the crowd above which he now towered-a wild crowd, uncouthly garmented, every foot moccasined or muc-lucked[3], with mittens dangling from necks and with furry ear-flaps raised so that they took on the seeming of the winged helmets of the Norsemen. Он был так же пьян, как и все в этой толпе -необузданной толпе в дикарском одеянии: на ногах - мокасины или моржовые эскимосские сапоги, на шее болтались рукавицы, а наушники торчали торчком, отчего меховые шапки напоминали крылатые шлемы норманнов.
Daylight's black eyes were flashing, and the flush of strong drink flooded darkly under the bronze of his cheeks. Черные глаза Харниша сверкали от выпитого вина, смуглые щеки потемнели.
He was greeted with round on round of affectionate cheers, which brought a suspicious moisture to his eyes, albeit many of the voices were inarticulate and inebriate.