The days passed, and the winter began merging imperceptibly into the Northland spring that comes like a thunderbolt of suddenness. It was the spring of 1896 that was preparing.
Зима близилась к концу. Как всегда на Севере, и эта весна, весна 1896 года, подкрадывалась незаметно, чтобы грянуть внезапно, словно гром среди ясного неба.
Each day the sun rose farther east of south, remained longer in the sky, and set farther to the west.
С Каждым днем солнце вставало все ближе к востоку, дольше оставалось на небе и заходило дальше к западу.
March ended and April began, and Daylight and Elijah, lean and hungry, wondered what had become of their two comrades.
Кончился март, наступил апрель. Харниш и Элия, исхудалые, голодные, терялись в догадках: что же стряслось с их товарищами?
Granting every delay, and throwing in generous margins for good measure, the time was long since passed when they should have returned.
Как ни считай, при всех непредвиденных задержках в пути они давно должны были вернуться.
Without doubt they had met with disaster.
Несомненно, они погибли.
The party had considered the possibility of disaster for one man, and that had been the principal reason for despatching the two in different directions.
Все знают, что с любым путником может случиться беда, - поэтому-то и было решено, что Хайнс и Финн поедут в разные стороны.
But that disaster should have come to both of them was the final blow.
Очевидно, погибли оба; для Харниша и Элии это был последний сокрушительный удар.
In the meantime, hoping against hope, Daylight and Elija eked out a meagre existence.
Но они не сдавались и, понимая безнадежность своего положения, все же кое-как поддерживали в себе жизнь.
The thaw had not yet begun, so they were able to gather the snow about the ruined cache and melt it in pots and pails and gold pans.
Оттепель еще не началась, и они собирали снег вокруг разоренной кладовки и распускали его в котелках, ведерках, тазах для промывки золота.
Allowed to stand for a while, when poured off, a thin deposit of slime was found on the bottoms of the vessels.
Дав воде отстояться, они сливали ее, и тогда на дне сосуда обнаруживался тонкий слой слизистого осадка.
This was the flour, the infinitesimal trace of it scattered through thousands of cubic yards of snow.
Это была мука - микроскопические частицы ее, разбросанные среди тысяч кубических ярдов снега.
Also, in this slime occurred at intervals a water-soaked tea-leaf or coffee-ground, and there were in it fragments of earth and litter.
Иногда в осадке попадались разбухшие от воды чаинки или кофейная гуща вперемешку с землей и мусором.
But the farther they worked away from the site of the cache, the thinner became the trace of flour, the smaller the deposit of slime.
Но чем дальше от кладовки они собирали снег, тем меньше оставалось следов муки, тем тоньше становился слизистый осадок.
Elijah was the older man, and he weakened first, so that he came to lie up most of the time in his furs.
Элия был старше Харниша, и поэтому первый потерял силы; он почти все время лежал, закутавшись в одеяло.
An occasional tree-squirrel kept them alive.
От голодной смерти спасали их белки, которых изредка удавалось подстрелить Харнишу.
The hunting fell upon Daylight, and it was hard work.
Нелегкое это было дело.
With but thirty rounds of ammunition, he dared not risk a miss; and, since his rifle was a 45-90, he was compelled to shoot the small creatures through the head.
У него оставалось всего тридцать патронов, поэтому бить нужно было наверняка, а так как ружье было крупнокалиберное, он должен был угодить непременно в голову.
There were very few of them, and days went by without seeing one.
Белок попадалось мало, иногда проходило несколько дней, и ни одна не показывалась.
When he did see one, he took infinite precautions.
Когда Харниш замечал белку, он долго выжидал, прежде чем выстрелить.
He would stalk it for hours.
Он часами выслеживал дичь.
A score of times, with arms that shook from weakness, he would draw a sight on the animal and refrain from pulling the trigger.
Десятки раз, сжимая ружье в дрожащих от слабости руках, он прицеливался и снова отводил его, не рискуя спустить курок.
His inhibition was a thing of iron.
Воля у него была железная, все его побуждения подчинялись ей.
He was the master. Not til absolute certitude was his did he shoot.
Стрелял он только в тех случаях, когда твердо знал, что не промахнется.
No matter how sharp the pangs of hunger and desire for that palpitating morsel of chattering life, he refused to take the slightest risk of a miss.
Как ни мучил его голод, как ни жаждал он этого теплого, верещащего кусочка жизни, он запрещал себе малейший риск.
He, born gambler, was gambling in the bigger way.
Игрок по призванию, он и здесь вел азартнейшую игру.
His life was the stake, his cards were the cartridges, and he played as only a big gambler could play, with infinite precaution, with infinite consideration.
Ставка была - жизнь, карты - патроны, и он играл так, как может играть только завзятый игрок, -осторожно, обдуманно, никогда не теряя хладнокровия.