Напряженно вслушиваюсь в тишину, но ее нарушает только гул и дребезжание холодильника.
Я схлопотала дисциплинарку на работе. Потеряла все сбережения. Забыла зарядить телефон и позвонить маме. Однако самым ужасным все равно представляется предстоящий уход едва знакомого ненормального сопляка.
Тягостные, наполненные раскаянием думы засасывают сознание в воронку тревожного сна, я погружаюсь в него на несколько беспокойных секунд, но просыпаюсь от щелчка дверного замка, гулких шагов на лестнице и шумного вздоха лифта. В глаза бьет яркое солнце.
С намерением прямо в пижаме ринуться в подъезд отбрасываю одеяло, но вовремя торможу. Я все сделала правильно.
К вечеру мальчик обо мне и не вспомнит, а я… сполна рассчиталась и с судьбой, и с ним.
Плетусь на балкон, с подозрением кошусь на пустые стулья, ежась от утреннего холода, с садистским удовольствием добиваю последнюю сигарету и поднимаю глаза… Вещи Тимура — черная толстовка и футболка с надписью «Моя оборона» мирно болтаются на веревке.
Как шикарный повод увидеться. Как шанс найти его и извиниться…
Отвешиваю себе болезненную пощечину, сдергиваю их, прячу в недра шифоньера и запираю на два оборота ключа. Подушка и одеяло, аккуратно сложенные на кухонном диване, тоже отправляются в заточение.
Никаких следов его пребывания здесь. Никакой больше дури в голове.
Достаю из сумки сдохший телефон, подрубаю к сети, нажимаю на вызов, и он мгновенно разражается визгом — мама в ярости и устраивает разнос. Осторожно извиняюсь и вру, что из-за сверхурочной работы смогу приехать только к следующим выходным, покорно выслушиваю нотации и с облегчением отключаюсь.
Вряд ли я сдержу слово — на карте не осталось ни копейки. Аванс случится только через десять дней, а пока… Мне банально не на что жить.
После комплекса дыхательных упражнений окончательно обретаю равновесие, открываю полумертвый чат с Олегом и быстро набираю сообщение: «Привет. Можешь занять десятку до аванса?».
«Недорыцарь» отвечает на вопрос не сразу, долго жалуется на кредиты и непредвиденные траты, мнется и юлит, но фраза: «Приезжай ко мне. Прямо сейчас», — как обычно, действует на него магически.
***
12
12
Час спустя нервный запыхавшийся Олег сбрасывает у моего порога кроссовки, поправляет толстовку и, с видом хозяина, вальяжно вваливается в квартиру.
— Привет! С праздником, — он целует меня в макушку и протягивает пакет, в котором угадываются банки с пивом и блестящие, обернутые фольгой упаковки фастфуда. — Центр перекрыт, там парад. Но ты, конечно, как всегда… Хороша внезапностью. Что случилось-то?
На душе кисло и тоскливо, от содеянного и утренних кошмаров все еще мутит.
— Не прошла мимо распродажи… — пожимаю плечами и уже почти слышу, как Олег требует показать ему купленные обновки и критикует их, но, к счастью, объяснения пролетают мимо его ушей.
— Держи! — он сует мне в руку деньги и ставит в тупик вопросом: — У тебя… Кто-то был?
Воровато озираюсь по сторонам, но ничего необычного не нахожу и изображаю удивление:
— С чего ты взял?.. Кто у меня мог быть, Олег?.. Сам знаешь — мама на даче.
С достоинством удаляюсь на кухню, достаю из шкафчика дежурные стаканы, и взгляд скользит по чистым, идеально расставленным тарелкам — мне не свойственен такой перфекционизм. Это Тимур накануне заморочился и навел на полке порядок.
Закусываю губу и отвожу глаза.
Аккуратно прикрываю дверцу, но темный образ парня с обожанием, печалью и трепетом смотрит на меня из вчерашнего вечера. Слишком яркий, слишком искренний, слишком… «слишком» в нем все.
Слава богу, у меня хватило ума и выдержки. Слава богу, он без скандала ушел.
Олег уже разместился в гостиной, включил телик и с ногами забрался на незаправленный диван — наглость в его исполнении отчего-то до зубовного скрежета бесит, но я не подаю вида и, отодвинув скомканное одеяло, падаю рядом.
— Хорошо повеселились вчера?
— Перепили, — он морщит лоб и сокрушенно мотает головой. — Сначала «Метелица», потом караоке… Натали набухалась в дрова — вот уж кто показывает хреновый пример коллективу… Я несколько раз порывался кинуть всех и приехать к тебе, но не вышло. В общем, Майка, ты ничего не потеряла.
— Да, все к лучшему, — вздыхаю, расставляя на журнальном столике пивные банки и разворачивая шуршащие обертки. Хорошо, что Олег не в курсе, что вчера я потеряла гребаную кучу денег и на одну короткую ночь приобрела почти осязаемое понимание и родство душ.
— Ты правильно сделала, что позвонила пораньше. Предложил тебе пообщаться после салюта, а потом вспомнил — у меня же дела! — его светлые брови складываются домиком, на лбу выступает скорбная жилка. — Еще на той неделе обещал корешу подъехать и разобраться с проблемами и, представляешь — запамятовал!
Топорная ложь не трогает — я ничего от него не жду, и даже чувствую облегчение — скоро он свалит, а я посвящу себе остаток дня.
Он поддевает ногтем алюминиевые кольца, разливает холодное шипящее пиво по стаканам и протягивает один мне — забираю его и залпом ополовиниваю. Пью еще и еще, но Тимур не выходит из головы и из сердца — где-то под ребрами, как от ожога, дергает и болит.
Неестественно громко смеюсь над дурацкими шутками Олега, внимательно слушаю его россказни, всматриваюсь в водянистые, обрамленные белесыми ресницами глаза, и стараюсь подмечать только хорошее — недостатки давно знаю наизусть.
«Недорыцарь» — мой ровесник, однако выглядит моложе паспортного возраста, и, что немаловажно, никогда не был женат. У него собственное жилье в Центре — по слухам, довольно просторное. Он хорошо одевается, может поддержать любую беседу и слывет душой компании. Склонен к полноте, но посещает тренажерный зал и худо-бедно блюдет фигуру. Он — мой непосредственный начальник и единственный мужчина, проявляющий интерес. Только из-за моей холодности и аморфности он не предпринимает решительных шагов — так говорит мама.
Да, пусть Олег неплох.
Но меня раздражает его прижимистость, любовь к сплетням, паскудный характер и вечно назидательный тон. Идиотский смех, чавканье, запах воняющего мускусом парфюма, громкое сопение, привычка трахаться при свете и сальными глазками рассматривать мое тело, вызывая желание прикрыться и послать его на хер.
Снова глушу пиво, но легче не становится — засевшая в солнечном сплетении тоска по другому человеку подтачивает, как червь, а ощущение неправильности происходящего вызывает легкую дурноту.
— Я соскучился… — Олег отставляет стакан, вытирает ладонью губы и подается ко мне. — Подожди до аудита, ладно? Я ее спихну, а потом мы всем все расскажем. Она тебя больше не достанет, а остальные пусть сколько угодно чешут языки!
Он ободряюще улыбается, опускает на плечи тяжелые руки и присасывается ко мне. Целоваться «недорыцарь» тоже не умеет — делает это незаинтересованно и судорожно, от него несет перегаром и сигаретами, но я закрываю глаза и откидываюсь на подушки. Потная возня, которую он пафосно называет «занятием любовью», давно не увлекает и не захватывает — лишь создает временную иллюзию отношений, нужности, устроенности, тепла…
Как нарочно, хмельная анестезия не дает необходимой расслабленности и не притупляет чувство протеста — хочется его оттолкнуть, вдарить коленом между ног и одеться, но он переходит к действиям, и за опущенными шторками век вдруг начинается совсем другое кино. По пояс раздетый Тимур придавливает меня к дивану и пускает в ход идеальное тело, красивые руки и разбитые губы… Это они сейчас гладят бедра и оставляют на шее цепочку поцелуев. Это он сейчас сверху, а меня… сносит обжигающая волна.
Сознание проясняется, по щекам текут слезы, в висках стучит… Сквозь мутную пелену проступает удивленное и гордое лицо Олега.