У нас с ним прямо какие-то трогательные отношения с этой датой. Каждый год что-нибудь веселенькое да происходит.
Мы всю ночь накануне ругались… нет, не ругались, все ссоры закончились раньше. Я встретила его тарелкой, которой с наслаждением хотела запустить ему в голову, но вместо этого разбила об пол.
— С ума сошла? — спокойно поинтересовался он, проходя в кухню. И этот его вечно спокойный дурацкий тон и ироничное выражение лица — ну-ка, посмотрим, насколько у тебя хватит терпения — доводили меня до белого каления.
— Ты помрешь одиноким стариком на своем рабочем месте, а не дома в окружении семьи, — пообещала я мрачно, когда закончились силы орать. Стакан с водой дрожал в моей руке, и я тяжело поставила его на стол.
— Многообещающе, — отозвался он, уходя из кухни. И я видела лишь его прямую спину и чувствовала это долбанное самообладание, исходившее от него волнами.
— Можешь объяснить, в чем дело?
— Пожалуйста, я даже список составила.
— Что, правда, что ли?
— Нет! — крикнула я. — Тебя никогда нет! Последние два месяца ты постоянно переносишь дату прилета, откладывая почти на неделю и сокращая пребывание в Питере, как будто я даже не стою того, чтобы освободиться ко мне раньше.
— Ты же знаешь, что это моя работа, — развел он руками, разгружая свой саквояж с вещами. — Мы сто раз с тобой говорили об этом, я предупреждал тебя, в конце концов, чем это может обернуться!
— Какой молодец, он предупреждал! Даже расстаться предлагал, предусмотрительный наш, а потом я его уговорила, нет, заставила! — руки все еще дрожали, и я не знала, куда их засунуть. — Заставила жить со мной! Навязалась, перевезла свои вещи…
— Варь, не говори ерунды, — он на секунду оторвался от чемодана и посмотрел на меня. — У нас просто тяжелое время, вот и все. И на работе постоянные напряги…
— Я тебе уже все сказала про твою работу, — заметила я. — Твоя работа тебе дороже всего. И это правда, не отпирайся. Тебе приятно приехать сюда на три дня — есть куда и к кому, трахнуть меня, позвонить бабушке по телефону, потому что заехать ты опять же из-за работы не успеваешь, и улететь назад с очередным заданием! А ты еще и даты постоянно переносишь.
— Ты знаешь, что я люблю тебя!
— Ты думаешь, можно это брякнуть и бежать дальше с чувством выполненного долга? Сказал и исчез, как здорово, тешься, Варвара!
Мы посмотрели друг на друга.
Он отвернулся.
— Ты неправа.
— Я ухожу от тебя, — сказала я быстро.
Он резко повернулся, толкнув чемодан. Тот раскрылся, теряя остатки вещей.
— Что?!
— Может нам стоит отдохнуть друг от друга? Может… так что-то прояснится!
— Ты действительно этого хочешь? — он взглянул мне в глаза.
— Да, — я не дрогнула. Я действительно этого хотела. Избавиться от наваждения. Освободиться от постоянного ожидания какой-то катастрофы.
Я сама создала эту катастрофу.
Он долго вглядывался в меня, то ли ожидая продолжения, то ли подвергая мои слова сомнению.
— Ну что ж, — он отвернулся. Подошел к стенке и зашарил там, не меняя тона и не глядя мне больше в глаза. — Если ты этого хочешь… Может быть, ты и права.
— Эгоистичная скотина, Стрелин! — не выдержала я.
— А что? — он вроде бы даже удивился. — Останавливать я тебя не буду. Не привык действовать против чужой воли.
И ушел на балкон, достав припрятанную пачку сигарет.
А ведь как он хорошо изучил меня! Или просто всех женщин? Я ждала, конечно, ждала, что он остановит, запретит, закроет все двери на замки, обнимет, привычно протянет: «Ну что ты выдумала, глупая моя?..»
Но едва он вышел, как я поняла, что это даже к лучшему, что он не остановил.
Я была дико зла. Я накапливала в себе злость все время до его приезда — не хотела высказывать по телефону, да он и не так уж чтоб очень часто звонил в последнее время.
И потом, у меня была еще одна причина, чтобы уйти. Она раздражала меня весь последний месяц, тянула на дно, мешала спать, за неделю истратила все сигареты в моей пачке, припасенной на месяц. Разговор. Разговор в предпоследний приезд Стрелина. Я думала о нем, даже когда Артем был в Санкт-Петербурге, думала ночью, глядя на его загорелую спину и лицо, повернутое ко мне…
Пока я собирала вещи, Стрелин курил на балконе. Ни разу не вышел оттуда. Много скурил, наверно, больше, чем за весь год. Было четыре часа утра. Я вызвала такси и уехала к Никите.
…Я не собиралась останавливаться. Я знала, что мне нужно. Танцы. И сейчас. И всегда. Слишком долго я не танцевала. Слишком долго. То, что было в театре Смирнитского, не считается. Так, разминка, работа, требовавшая от себя слишком много сил — сложнее было все это поставить, поэтому я не ощущала эйфории от танца. Тогда я, помнится, вообще не ощущала никакой эйфории. Протянуть бы день до вечера — и ладно. Все на шаг ближе в Питеру.