Я привыкла ловить обрывки разговоров, не вслушиваясь в них, поражалась между тем, тому, насколько мало мы зависим от всех людей, от всего общества в планетарном масштабе, если можно так сказать. Для каждого из нас существует только один круг — наш собственный. Сюда входят наши родственники, друзья, коллеги, одноклассники, одногруппники, однокурсники. Наши истории, их истории, истории друзей наших друзей и знакомых наших знакомых. И несмотря на обширность этого круга для нас самих, он, как ни странно, достаточно обособлен. Я поняла это, попав в кафе. Кусочки этих обособленных кругов стекались сюда, наполняя их смыслом. Я видела смех, слезы, страх, грусть, тоску. Здесь праздновали Дни Рождения, пару раз я видела, как молодые люди делали предложения своим девушкам.
Этот мир, нахлынувший на меня, вчерашнюю школьницу, просто потрясал и ошеломлял. Мне хотелось смеяться вместе с этими людьми и разделять их слезы, хотелось знать, живут они здесь всю жизнь или переехали откуда-то, хотелось узнать, о чем они мечтают и о чем мечтали, когда были такими, как я.
Анатолий, которому больше всех доставалось от этих «рассказчиков», лишь посмеивался в ответ на мои рассуждения.
— Это ты пока об этом мечтаешь. Вот поработаешь еще пару месяцев и перестанешь воспринимать каждую историю так близко к сердцу. Ты… как бы это сказать… выявишь определенную закономерность. Когда человек подсаживается к моему бару, я с первого взгляда могу определить, легко его разговорить или нет. Кто-то садится на стул уже с открытым ртом и, не успеешь подать ему винную карту, он начинает рассказывать всю свою жизнь, начиная с младенчества. Кто-то никогда в жизни не будет трепаться с незнакомым человеком неизвестно о чем, а кому-то достаточно пару бокалов пива или рюмки чего-нибудь покрепче. Я привык не допускать эти истории близко, потому что у меня, как это ни странно, тоже есть своя жизнь за пределами кафе, и я хочу хоть иногда думать о своих проблемах, а не о том, как быть тетке, чей сын пьет и выносит вещи из дома.
— Подожди-ка, — серьезно заметил внимательно слушавший его Миша, — вот ты сказал: «у меня, как это ни странно, тоже есть своя жизнь за пределами кафе», — только не говори, что это правда! Я думал, что ты родился, протирая барную стойку и подливая пиво алкашам.
Толя покачал головой, даже не улыбнувшись Мишиной шутке.
— Если бы мои родители увидели воочию, что я делаю здесь каждый вечер, они бы вызвали спасателей, чтобы выудить меня из этого адского болота. Они, видите ли, считают, что я сижу в каком-нибудь офисе, выполняю мелкую канцелярскую работу. Прожигаю, так сказать, в Воронеже жизнь.
— А они сами кто, британские нефтяники?
— Почему британские? — хохотнула я.
— Нет, — насмешливо улыбнулся Толя. — Всего лишь московские бизнесмены.
— Так что ж ты тогда делаешь здесь? — изумилась я.
— Ну… наверно, прожигаю жизнь, — усмехнулся Толя.
Владилена разогнала нас и, забирая со столика счет, я думала о том, что жизнь других людей — бесспорно интересная штука, но не менее интересной может оказаться жизнь твоих близких.
У меня, видимо, был какой-то нездоровый пунктик к интересу, потому что я сама, своими руками захотела сделать свою, и без того нескучную жизнь, еще более интересной. В театральной студии.
Итак, история падения принципов Варвары Трубецкой началась с того, что Смирнитский нашел хореографа. Молоденькая девочка лет 22-х с радостной улыбкой ворвалась однажды к нам в студию и возвестила, что «призвана постичь с нами основы танца!»
Все безусловно помнят, как своеобразно я была настроена к танцевальным номерам в спектакле, так вот отношение мое к этому вопросу не изменилось, но пришлось смириться, ничего не поделаешь. Из-за этого я, как оказалось, не могу отказаться от роли.
И на первую танцевальную репетицию я явилась уже настороженной. После первых воздушно-очаровательных речей хореографа я стала несколько взвинченной.
— Я прочитала ваш сценарий. Это просто прекрасная, прекрасная история! Мне кажется, здесь нам поможет классика, и только классика! Я уже кое-что подобрала для ваших танцев!
Первым делом после этих слов она залезла на сцену и показала!
Я всю жизнь танцевала бальные танцы, мало имевшие отношения к современным, но все же могла отличить движения для начинающих в возрасте пяти-шести лет от движений, предназначенных для постановки танцевальных номеров для спектакля.
Мы долго объясняли ей сюжетную канву, пытаясь доказать, что зритель не дурак, его не прельстят эти движения для начинающих, ему нужно что-то поярче, поинтереснее, и вместе с тем, не настолько сложное, чтобы все мы не смогли это станцевать.