Одиночество было землей кармы.
В одиночество мальчик много думал. Думал о запрещенных вещах, о том, что лучше было не обдумывать.
Нечистые мысли помогали карме бесконтрольно расти.
Мальчик сознательно растил карму, и он стал чем-то нечеловеческим — демоном кармы.
А деревня опустела. Все убежали в страхе из-за демона кармы. Он поселился в лесу, но оттуда пропали все звери.
Демон кармы шел, и растения вокруг него извивались и гнили.
Вся еда, которой он касался, становилась убийственным ядом.
Демон кармы бесцельно брел среди мертвого искаженного леса.
И он понял, что не должен жить в этом мире.
Демон кармы покинул тьму леса. Он увидел сияющее озеро. Он добрался до озера в горах.
Он прошел в озеро, думая, что чистая вода точно смоет его карму.
Но вода вокруг него потемнела, стала мутной, превращалась в ядовитую.
Демоны кармы не должны были существовать в этом мире.
Он это понимал и тихо пропал на дне озера.
Этот урок был прямолинейнее истории о бесе.
Но это не значило, что мы понимали истинный смысл. Не до того дня, когда из-за бесконечного отчаяния и печали увидели настоящего демона кармы своими глазами…
Простите, порой, когда я пишу, поток воспоминаний грозит удушить меня, и я не могу им управлять. Вернемся к моему детству.
Как я писала раньше, Камису-66 состоял из семи городов. В центре было управление. На восточном берегу реки Тоно был город Хейринг. На севере посреди леса с большими домами был Пайнвинд. На востоке лес сменялся прибрежьем, там был Белый песок. Рядом с Хейрингом на юге был Вотервил. На другом берегу реки, на северо-западе, был Аутлук. На юге рисовые поля окружали Голд, а на западе была Дубовая роща.
Моей родиной был Вотервил. Тут нужно немного пояснить. Десятки ручьев отходили от реки Тоно, пересекали Камису-66, и народ плавал на лодках. Вода двигалась постоянно, и в ней можно было мыться, хотя пить не стоило. Перед моим домом плавали красно-белые кои, а еще в городе было много водных мельниц, в честь которых его и назвали. Водные мельницы были в каждом городе, но в нашем их было больше, и они впечатляли. Они облегчали обычные задачи, типа перемалывания пшеницы.
Среди них было водяное колесо, которое было не во всех городах. Там были металлические лопасти, которые генерировали электричество. Ценная энергия питала громкоговорители на крышах. Помимо этого использование электричества было строго запрещено Кодом этики.
Каждый день до заката в громкоговорителях играла одна и та же мелодия. Она называлась «Путь домой», была частью симфонии, давно написанной композитором со странным именем Дворжак. Слова мы учили в школе:
Когда играет песня, все дети, играющие в поле, должны вернуться домой. Потому, когда я думаю о песне, в голове появляется закат и пейзаж. Город в сумерках. Длинные тени на земле в сосновом лесу. Серое небо отражалось в лужах на полях. Стайки красных стрекоз. Но ярче всего были воспоминания о закате, на который я смотрела с вершины холма.
Когда я закрываю глаза, вижу одну сцену. Это было где-то между концом лета и началом осени, когда погода стала остывать.
— Нужно домой, — сказал кто-то.
Я прислушалась, уловила тихую мелодию, которую приносил ветер.
— Тогда заканчиваем, — сказал Сатору, и дети выбрались из укрытий по двое-трое.
Все от восьми до одиннадцати лет проводили весь день в игре, в которой искали флаг. Игра была как зимний бой снежками, где две команды боролись за территорию, и тот, кто забирал флаг другой команды, побеждал. В тот день наша команда ошиблась и была близка к поражению.
— Так не честно. Мы как раз побеждали, — надулась Мария. Ее кожа была светлее, чем у всех, и у нее были большие светлые глаза. Но ее сильнее выделяли ярко-рыжие волосы. — Сдавайтесь уже.
— Да, потому что мы лучше, — пропел Рё. Даже в этом возрасте Мария вела себя как королева.
— С чего нам сдаваться? — возмутилась я.
— Потому что мы лучше, — повторил Рё.
— Но вы еще не забрали наш флаг, — я посмотрела на Сатору.
— Ничья, — заявил он.
— Сатору, ты же в этой команде? Почему ты на их стороне? — рявкнула Мария.
— Не могу ничем помочь. Правило гласит — на закате нужно домой.