Тим, допив кровь, взмахнул чашей, стряхивая последние капли, спрятал в седельную сумку, сложил руки на луке седла, степенно представился:
— Я Тимур, из рода Ликадов, сын Сергея, что небесный безродный, здравствует и поныне; мать моя Энеяна из рода Ликадов, выносила шесть детей, вырастила одного, умерла при родах. Это мой младший кунак Шарк.
Норг осклабился:
— Я слышал о тебе, Тимур. Это правда, что твой отец пришел с неба, а твой конь может обогнать стрелу?
— Да. Отец мой явился с неба. Кунар мой конь, он быстр, и стрелу, думаю, что может и обгонит. Не хочется мне это проверять — ведь может и не обогнать.
Степняки дружно заржали — столь простые шутки им нравились.
— А правду говорят, что вы пришли, чтобы слиться с родом Ликадов?
— Да Тимур, правда. Нас мало, наши мужчины изранены, мы не можем кочевать сами. Нас так мало, что даже мне приходится делить степь с тремя младшими кунаками сразу. Говорят, твой конь нерожденный? Это тоже правда?
— Правда, — кивнул Тим.
— Как это может быть?! — с суеверным опасением поинтересовался Норг.
— Мать Кунара погибла, в нее попала стрела при набеге оламеков. Я увидел, что ее брюхо шевелится и разрезал его, вытащил жеребенка. Потом сам его выкармливал несколько дней, пока он не окреп, и не стал бегать за кобылой-кормилицей.
— Ты очень хитрый, раз в неродившимся жеребенке разглядел такого коня. Ты покажешь нам место, где твой отец сошел с небес?
— Мне сперва надо закончить с этой антилопой. Я взял ее из-за рогов, но бросать мясо не стоит тоже.
— Конечно, — кивнул Норг. — Мои кунаки помогут разделать тушу, и потом мы можем посмотреть на то место.
— Хорошо, — согласился Тим. — Но поспешите, нам до того места добираться придется час. Ваши лошади уставшие.
Мальчишки, спешившись, повытаскивали ножи, принялись помогать Шарку. Глядя, как они жадно жрут печень, Тим поморщился, но ничего не сказал.
На вторую лекцию о паразитах его не хватило.
Анахем, склонившись, изучил следы, удивленно заявил:
— Это человек! Тут пешком прошел человек!
— Тебя не спрашивают, кто прошел, все и сами видят, — одернул мальца Норг.
Тим, покосившись на воина, заметил в его глазах неуверенность. И в самом деле, трудно поверить, что кто-то по степи своими ногами может передвигаться. Ребенок здесь если ходить начинает, это еще не радость, радость, когда начинает в седле держаться. Все — этот ребенок уже настоящий ребенок, его вырастили. Теперь несколько лет, и в кунаки пойдет.
Страшное наказание, это когда тебя отвозят в сухую степь, и бросают там одного, без коня. Тот, у кого нет коня, уже не степняк. Он вне закона. Не доберется до него стрела кочевника, так хищники догонят. Конь и человек в степи это две половинки единого целого — разделять их нельзя.
Норг обернулся:
— Тимур, мне жаль такое спрашивать, но не изгоняли ли у вас из рода кого-нибудь недавно?
— Нет Норг, не было такого. И я не слышал, чтобы это было у соседей.
— Они могли молчать о таком позоре.
— Могли.
— Тимур, трава еще шевелится, он ходил здесь недавно, мы его быстро догоним, и принесем в становище его голову.
— Я не вижу у тебя знаков посвящения. Ты не воин. И я не воин. А это всего лишь младшие кунаки.
— Если ты не воин, то почему у тебя есть меч?
— Я снял этот меч с врага. Убил врага сам. Меч врага мой меч — мое право.
Норг презрительно сплюнул:
— Тимур — и ты, такой грозный убийца, испугался пешего? Не бойся — твой быстрый конь, если сильно постарается, унесет тебя от него. Ведь этот изгой пеший.
Кунаки Норга обидно заржали. Но Тимура этим не пронять:
— Норг, твои слова меня не заставят делать глупое дело. Если у этого человека есть лук, он может ранить, или убить младших кунаков. Подумай о таком позоре.
— Я подумал. Наш род теперь слаб. Если принесем голову этого изгоя, покажем, что мы не грязь под копытами оламеков. Это согреет сердца сородичей. Старики скажут, что род не угас. Он расцветает вместе с нашим взрослением. А ты можешь идти за нами. Посмотришь издалека.
— Это твой выбор, Норг. Но все же побереги кунаков.
— Я так и сделаю. Они пойдут за мной, я первым встречу этого изгоя.
Четверка накхов-шулаков рванула по следу. Шарк, посмотрев им вслед, жалобно прогудел:
— Теперь они убьют изгоя сами, и будут говорить всем, что мы испугались.
— Шулак — люди глупы и завистливы. Какие бы подвиги мы не совершили, всегда найдутся злые языки, которые будут говорить плохое. Так что не обращай внимания на молву.
— Все равно мне обидно будет.
— Норгу голова изгоя нужнее. Он из Шулаков, а у тех принято на уздечку подвязывать узелок из волос убитого врага. У Норга нет ни одного такого узелка, а он уже созрел для воинства. Его это тяготит. А мне это не надо.
— Тебе хорошо говорить — ты убил зимой двух оламеков, и привел их коней. А я когда смогу убить своего первого врага?
— Рано тебе еще.
— Ты всегда так говоришь. Тим, мы останемся, или пойдем следом?
— Мы пойдем за ними. Нам все равно туда идти.
— Зачем?
— Шарк, не будь глупцом. Мы обещали им показать место, где мой отец сошел с неба. След ведет как раз туда.
К Мокрому урочищу Тим и Шарк добрались через час. Ровная как лепешка степь здесь изменяла себе, сваливалась вниз, в плоскую долину. На дне ее сочился крошечный ручеек, не пересыхавший даже летом, правда, местами он исчезал полностью, прячась под землю. Далеко внизу вдоль русла протянулась серия крошечных озер, туда пастухи любили гонять стада на водопой, там же частенько останавливались проходящие кочевья накхов. А сюда люди забредали нечасто — среди кустарников и деревьев трудно пасти скот, да и дикие собаки со всеми удобствами воруют тут молодняк. Почва каменистая, трава скудная — нечего здесь делать степнякам.
Тим подъехал к хвосту установки, остановился в десятке шагов. Ему нравилось смотреть на эту гору исковерканного металла — несмотря на сильные повреждения, эта часть металлической птицы выглядела будто кусок тела настоящей, живой птицы. Только птицы огромной. Страшно представить, какая сила поднимала все это сооружение в небо, и ту кузню, где выковали такую огромную штуку.
Шарк, очевидно, мыслил схожим образом.
— Тим, а скажи правду — твоего отца и всех ваших сородичей великаны сбросили с небес?
— Почему ты такое подумал?
— Ну сам посмотри — это какой горн должен быть, чтобы такие куски металла вместил. И какая наковальня. И молот. Человек такое не выкует. Только великан.
— Это не выковывали. Этот вообще не железо.
— Я знаю. Волшебный металл. Красивый, но плохой. Не годится ни на оружие, ни на доспехи.
— Хватит язык чесать, едем дальше.
Тим направился вниз. Путь его пролегал параллельно той тропе, которую, умирая, проделала рукотворная птица. Мокедо рассказывал, что они долго кружили над степью, в поисках удобного места для посадки. Мокедо не хотел сажать сюда машину, но командир экипажа решил иначе. Рассказывая об этом, Мокедо всегда сожалел, что не смог его отговорить — может быть, таинственный командир установки выжил бы.
Командир погиб сразу, когда машина, ударившись о землю, лишилась хвоста и керамического щита. Установка, скользя вниз по склону, снесла несколько деревьев, ствол одного из них пробил днище под кабиной, угодил прямиком в живот командиру. Все это происходило так быстро, что тело разорвало простой древесиной — Тиму всегда было непросто представлять этот момент. Броня, защищавшая экипаж от холода космоса и огня возмущенной атмосферы, легко сдалась перед степным деревцем.
Шарк, дурачась, попробовал направить лошадь на оторвавшееся крыло, но животное фыркнуло и заупрямилось — не желало наступать на сомнительную поверхность.
— Не надо туда коня заводить, — предостерег Тим. — Крыло пустое внутри, металл тонкий и изодранный от удара, может не выдержать. Если копыто провалится, твоя лошадь сломает ногу.
Кунак шарахнулся назад — если он лишится лошади, Тим поступит с ним сурово. Запросто может пешком погнать до становища, да еще и палкой при этом подгонять. Такой позор смыть будет непросто.