Черт, я — отстой.
— Наша мама умирала мучительно. Ее лихорадило, она дергалась, бредила, выла от боли… Мы с Лисс поочередно сидели с мамой в палате. Но ее смерть застала именно Алесса. В ту ночь она осталась у ее кровати. В один момент маму начало трясти сильнее, чем обычно. Она вся побелела… Алесса впала в панику. Никого рядом не было, несмотря на то что Лисс несколько раз пыталась вызвать врачей. Она не могла побежать за ними и бросить маму одну и не могла ей ничем помочь…
До меня стало доходить.
— Алесса начала кричать?
— Да. Она подняла шум, звала на помощь, хотя сама едва оставалась в сознании… Та ночь была ужасной.
Я заметил, что и сам Марьен помрачнел от тех воспоминаний. Глаза потеряли блеск, их застлала пелена. Он полностью погрузился в воспоминания.
— Это серьезно ударило по всем нам. И у Алессы появилось некое… отклонение. Это никак на нее не влияет, но по ночам… В общем, у нее сумеречная спутанность.
Я нахмурился.
— Что это?
— Сумеречное расстройство сознания — это что-то вроде припадка, когда у нее появляются галлюцинации, панические атаки и все в таком духе. В этот момент Лисс одновременно в полусне и в полусознании. Иногда по ночам она подскакивает, переживая ту ночь снова и снова. Я уже знаю, как успокоить и уложить ее. Но в этот раз ты стал первым нашим зрителем.
Марио грустно усмехнулся.
— Она обычно не помнит об этом. Только очень редко, если напомнить…
— Почему никто не знает? В смысле… это же болезнь, нет?
Хилл, кажется, разозлился.
— Это не болезнь. Она не больна! Это просто… след. Последствия того, что было. Когда-нибудь она забудет, и сумеречная спутанность уйдет. И, господи! Если бы кто-то знал… Алесса всегда старается быть сильной. Она стыдится и ненавидит эту слабость в себе. Если кто узнает — она умрет со стыда. А если узнает, что ты в курсе — я даже не представляю… Ты для нее большой авторитет. А это отклонение — дефект, порочащий ее. По крайней мере, она так думает. Ты ведь сам все видел.
— Она такая напуганная и шокированная, когда в припадке… — пробормотал я.
— Вот именно. Послушай, Киллиан, ты едва знаешь меня, а я едва знаю тебя. Но давай договоримся: теперь ты в курсе и… помогай ей, ладно? Не заставляй мучиться, не привязывай ее к себе. Ей достаточно проблем в жизни. Просто будь хорошим наставником. И лучше забудь о том, что было этой ночью, если не планируешь на ее счет что-то серьезное.
Марьен встал, пытаясь отойти от этого тяжелого разговора. Он направился к двери, а я за ним следом, в сторону раковины.
— Я обещаю, сделаю все, что смогу. Но если она заметит, что я подталкиваю ее…
— Значит, позаботься об этом тоже, — отрезал Хилл.
Он глянул на меня, а через секунду вышел, задвинув стеклянную дверь. Я задумался, принявшись чистить джинсы салфетками.
Это было… неожиданно.
Образ Алессы Хилл поменялся в моей голове. Теперь она казалась не просто дикой и чокнутой… Точнее, она такая лишь снаружи. Пытается быть сильной и уверенной, пряча то, что смерть матери полностью разрушила ее. По ночам Алесса сходит с ума, переживая тот день снова и снова. А утром умывается, приходит в себя и снова изображает бесстрашную и общительную девушку. Словно напоминая себе о прошлом, она постоянно сдает кровь. Нещадно тратит свою четвертую отрицательную…
Я впервые вижу подобного человека.
Я ведь очень проницателен. Но Алесса не дала мне ни секунды усомниться в себе. Я видел ее только ухмыляющейся, смеющейся или хмурой. Но не напуганной. Не впадающей в истерику. И я не должен был это видеть. Но волей случая я оказался там, где не должен был, и теперь знаю то, что не должен знать. А может, это и к лучшему. Теперь я больше знаю о ней, и, на самом деле, это радует. Она не такая простушка, какой казалась изначально.
Существуют такие люди, которые, переживая тяжелые и мучительные события, остаются на людях светлыми и веселыми. Быть может, они играют на публику. Может, это все лишь обертка, и внутри им очень плохо. Но это не так важно: главное — показать, что у них все в порядке и им не требуется сожаление.
Они выше этого.
Они переживают боль самостоятельно, справляясь с этим всеми силами. Такие люди достойны уважения.
Такой была и Алесса.
И это меня поразило. Съедаемая воспоминаниями внутри, она могла прыгать и скакать, надоедая мне. Улыбаться и глупо шутить.
Но не плакать.
Легка на помине. Хилл влетела в корпус, едва я успел повернуться, чтобы сесть обратно на диван. Немного влажные волосы торчали в стороны. На ней была белая футболка и джинсы, в руке зонтик.