Занеся бугристую руку, он отвесил Зоре такую оплеуху, что та, не удержавшись на ногах, рухнула на землю.
– Где ты опять шаталась и кого с собой притащила? – Ургаш опустил глаза на Оша.
«Она его дочь или женщина?» – почему-то подумал Ош, хотя нужно было думать о том, как поскорее убраться, спасаясь от этого чудовища.
– Меня сцапали люди, – ровным голосом ответила Зора, поднимаясь на ноги. – Его зовут Ош, он помог мне.
Жуткая физиономия Ургаша приблизилась к лицу Оша так близко, что он смог почувствовать зловоние, исходившее из раскрытой пасти.
– Ош, значит? – спросил великан. – А что, своего языка у тебя нет, Ош? И что за дерьмо у тебя с глазами? Ты что, полукровка?
Слово подействовало на Оша как ледяной дождь. Это было самым сильным оскорблением для орка. Полукровки, плоды противоестественной связи человека и орка, встречались очень редко, и сам Ош никогда их не видел, но с детства его учили тому, что это невероятная мерзость, даже в глазах орков. Ирония заключалась в том, что люди, насколько ему было известно, разделяли подобные воззрения.
– Я – орк. Настоящий.
– Почему бы мне не убить тебя, орк? – ответил Ургаш, и Ош понял, что тот не шутит.
– Я прошу тебя, – вмешалась Зора, – дай ему еды, железа, и он уйдёт. Или моя жизнь здесь больше ничего не стоит?
– С тобой я поговорю позже! – прогрохотал Ургаш и вернулся к разноцветным глазам Оша. – Так что ты скажешь, орк? Убить тебя?
– Делай как хочешь, – безразлично ответил Ош. Всё равно, с тех пор как его грудь пробила стрела, он был уже мёртв.
Повисло молчание: маленькие жёлтые угольки Ургаша изучали что-то в глазах Оша. Никто из собравшихся орков не смел подать голос. Все терпеливо ожидали, чем кончится эта немая беседа.
– Выгнали или сам ушёл? – наконец спросил Ургаш.
– Умерли, – ответил Ош, догадавшись, что речь идёт о его племени. – Все.
– Хворь?
– Люди.
От этого слова в страшной маске Ургаша что-то неуловимо изменилось, будто она дала трещину. Поразмыслив ещё пару мгновений, он отвернулся от Оша и зашагал прочь.
– Дайте ему пожрать, он остаётся, – кинул он на ходу и обратился к Зоре: – Сама будешь за ним присматривать.
– Вот ещё! – хмыкнула та, но Ургаш наградил её таким тяжёлым и долгим взглядом, что вся её отвага сразу куда-то улетучилась. – Хорошо…
Представление закончилось. Накрытая полинявшей звериной шкурой спина Ургаша удалялась прочь. Орки тоже стали разбредаться по своим углам, утратив к Ошу всякий интерес. Только Зора всё ещё стояла на своём прежнем месте, потирая опухшую щёку.
– Ургаш – вождь? – спросил Ош, подойдя к ней поближе.
– Да.
– Он… всегда такой?
– Всегда.
Ош подумал, прежде чем задавать вопрос, который почему-то сильно его интересовал, и, набравшись храбрости, всё же спросил.
– Ты от его семени?
– Нет. И вообще это тебя не касается!
Зора вернула ему деревянное копьё.
– Если ты решил остаться, то я с тобой нянчиться не буду. Сам ищи себе угол, ты же у нас настоящий орк, – сказала она и зашагала прочь.
Ош провожал её взглядом, думая о том, что теперь делать. Ургаш даже не спросил Оша, хочет ли тот остаться. Впрочем, орк и сам неожиданно для себя понял, что совсем не против. В конце концов, куда ему было идти? Зима на пороге. Одинокий орк вряд ли протянет до весны. Вместе у них больше шансов выжить. Истина, которую ему в полной мере удалось осознать только сейчас.
– Пахнешь странно, – раздался над ухом шепелявый голос, и Ош, вздрогнув, резко обернулся.
Перед ним стоял старый сгорбленный орк, закутанный в хламиду из потёртой сыромятной кожи. Его глаза не светились в ночи. По их блёклому, мёртвому виду Ош догадался, что старик абсолютно слеп. Сморщенную, как сушёное яблоко, голову украшали вялые, свисающие лохмотьями уши необычайных размеров. При этом каждое пестрело россыпью всевозможных серёжек, сделанных из кости.
– Меня кличут Ушан, – представился старик, и Ош тут же поверил в это. – Крушитель велел тебя покормить. Пойдём.
Опираясь на изогнутую палку, старик уверенно двинулся через лагерь. Ош последовал за ним, думая о том, что никогда ещё не видел таких старых орков, тем более слепых. Потерять руку или глаз – это одно, но, как только орк становился обузой, племя без колебаний избавлялось от него. Чаще он уходил сам и больше не возвращался. Так было заведено.