Они работали слаженно, то и дело обмениваясь короткими фразами. Шутили, рассказывали случаи из жизни, подбадривали друг друга. По-другому тут было нельзя.
До того как попасть в подземелья Гнезда Олофа, Хэнк много путешествовал, а потому его запас историй никак не иссякал. Эдуард с удовольствием слушал про базары Самоцветных островов и опасности, подстерегавшие человека в море, про угрюмых жителей Мареновых топей и их странных богов, про пылающие пурпурным светом огни Предела и рыбаков, что строят святилища на берегу Мать-озера. Многие из этих рассказов он слушал уже не первый раз, но никогда не прерывал напарника. Хэнк был замечательным рассказчиком. Не говорил он лишь об одном – за что угодил в шахты.
На этот раз, к тому времени как пламя светоча начало жалобно подрагивать, предвещая свою скорую смерть, им удалось полностью забить вагонетку твёрдой каменистой породой. Пока свет не угас, можно было сделать ещё что-то, чтобы облегчить свой завтрашний труд.
– Надо бы свод укрепить, – сказал Хэнк, критически осмотрев выработку. – Сходи принеси балки, а я пока подумаю, как нам их тут поставить.
Эдуард отложил кирку, отряхнул косматую голову от каменной пыли и направился ко входу в штрек. Туда складывали высушенный временем и долгим применением опорный брус из местных деревьев или взятый из заброшенных тоннелей, которыми уже никто не пользовался.
Когда пальцы Эдуарда сжали сухое дерево, позади раздался глухой грохот, какой создают действительно тяжёлые камни, ударяясь друг о друга. Штрек потонул в облаке пыли, а светоч предательски погас, погрузив всё вокруг в непроглядную тьму.
– Хэнк? – позвал Эдуард дрожащим голосом, но ответа не было. – Старик, ты живой?
Тишина.
Внутри всё похолодело. Нащупав стену штрека, Эдуард двинулся вглубь, выставив вперёд свободную руку, как слепой.
– Солисово пекло, Хэнк, ответь мне! – продолжал звать он, но не слышал ничего, кроме своего голоса и тихого шелеста лениво осыпающихся песчинок. На мгновение Эду показалось, что шелест этот превращается в шёпот незнакомых голосов.
Наконец рука упёрлась в камни. Слишком рано, чтобы дойти до тупика штрека, и Эдуард знал это.
– Эй, этого не может быть, – прошептал он упавшим голосом и стал судорожно ощупывать завал. – Это же просто одна из твоих шуток, верно, Хэнк?
Блуждая вслепую по хаосу каменных нагромождений, руки вдруг наткнулись на что-то мягкое.
– Хэнк! – позвал Эдуард, впившись пальцами в камни вокруг. – Хэнк, держись, я сейчас!
Ломая ногти, обдирая в кровь руки, он принялся разбирать завал. Непрошеная влага навернулась на глаза, но Эдуард изо всех сил старался не давать воли чувствам. Отшвыривая в стороны обломки, он сумел откопать голову напарника и его левую руку, как вдруг пальцы упёрлись в сплошной каменный монолит. Безжалостным надгробием неподъёмная глыба высилась над раздавленным телом старика. Хэнк был мёртв.
Упав на колени, Эдуард дал волю слезам. Со дня гибели отца, два года назад, он поклялся больше никогда не плакать, но теперь слёзы неукротимым потоком вырывались из его зелёных юношеских глаз. Глаз, видевших слишком мало зим и слишком много смертей.
– Э… д… – тоскливо раздалось в темноте.
Юношу опять охватило чувство, что рядом кто-то есть. На этот раз оно было гораздо сильнее его обычных приступов. Словно за спиной его стояла целая толпа невидимых, ждущих чего-то фигур.
– Хэнк? – растерянно спросил он темноту.
– Эд… – вновь повторил кто-то, и на этот раз было ясно, что его воображение тут ни при чём.
Неужели он ошибся и Хэнк ещё жив? Эдуард протянул вперёд руку, пытаясь нащупать голову товарища, как вдруг запястье его схватили поистине мёртвой хваткой жилистые старые пальцы. В темноте, как два крохотных светоча, зажглись мертвенно-голубые глаза Хэнка. От неожиданности Эдуард отшатнулся и попытался вырваться, но не смог.
– Тебе нельзя оставаться здесь, Эдуард, – раздельно и чётко сказал мёртвый старик, буравя его пылающими глазами, и юноше показалось, что он слышит голос отца. – Они скоро придут. Они вернутся.
Мертвец таращился на Эдуарда, прожигая его взглядом, словно высматривая что-то за спиной напарника. Придавленное тело тряслось и дёргалось, будто пыталось выбраться из-под завала.
– Когда ночь окрасится кровью, – объявил Хэнк, – ты должен быть готов!
Охваченному ужасом и смятением юноше наконец удалось выскользнуть из захвата окровавленной, холодной руки – и он бросился к выходу из штрека. Озарённый призрачным, голубым светом, Эдуард старался не думать, что было его источником.