— А как себя чувствует ваш знакомый полковник?
На этот раз он не обиделся на мой ответ. Только улыбнулся и извинился за то, что когда-то позволил себе вспомнить о полковнике. Он, мол, знает его еще с войны, но не хочет морочить ему голову такими мелочами, как дело кассира…
И он называл это «мелочами»?!
— Могу я позвонить вам завтра в середине дня, если мне понадобится ваша помощь? — спросил я.
— Хорошо, — ответил директор, — я буду в «Протоне» до шестнадцати.
Когда директор вышел, сержант пересел на стул, стоящий поближе к изголовью.
— Слушай, Павел, твой план не имеет смысла! — он вернулся к разговору, который мы вели до появления Колажа.
— Думаешь, у меня с Броняком ничего не получится?
— Ерунду говоришь. Дело не в Броняке, а в тебе. Ты истечешь кровью, умрешь прежде, чем туда доедешь! Я не могу тебе этого позволить, не могу.
— Франек, не беспокойся. Мой план совсем несложен и вполне реален. Вечером, где-нибудь около десяти, ты приведешь Броняка в «Протон». Обо мне не беспокойся. Я буду ждать прямо на этаже, у двери кассы.
— Но ведь ты не доедешь туда, даже не доедешь!
— Если я в гораздо худшем состоянии доехал из Щецина до Варшавы, то уж в поездке на завод тем более не вижу ничего сложного. Из госпиталя я смогу вырваться только после десяти.
— Нет, Павел, на это согласиться я не могу. Ты все время из меня жилы тянул, в гроб вгонял. А теперь хочешь погубить еще и самого себя. Не уговаривай, не могу.
Я не знал, как его убедить, у меня не хватало ни аргументов, ни сил.
Зазвонил телефон, стоявший на ночном столике.
Вахтер осведомлялся — можно ли впустить девушку, которая хочет увидеться с паном капитаном.
Я сказал, чтобы ее впустили через пятнадцать минут. Мне было уже ясно, что это за девушка.
— Послушай, Франек, — буквально простонал я, откладывая трубку, — ты единственный человек, который меня понимает. Дело Зомбека — последнее крупное дело в моей жизни. Я это чувствую и не попадусь на удочку врачей, уверяющих, что я выйду отсюда здоровым, годным к прежней работе. Они потому и не соглашаются на операцию — она угрожает моей жизни. Слишком ничтожны шансы остаться после нее живым.
Сержант беспокойно заерзал.
— Не говори так. Зачем ты выдумываешь?
— Чтобы ты знал правду, которой я сам боюсь. Мне нужно довести дело Зомбека до конца. Я должен сломать Броняка. Я его раскусил и уже знаю, что это за человек. Каждый из нас должен быть немного психологом, сам знаешь. Если бы Броняк не был инженером, я бы один его расколол и добился правды. С некоторыми преступниками это удается, ты же сам психолог в некотором роде, умеешь влезть в душу подследственного. Франек, я знаю Броняка уже настолько, что сумею его сломать. И знаю, что для этого есть только один способ.
— Осмотр места? Это ничего не даст.
— Ты не знаешь, о каком осмотре я думаю. Даже не догадываешься. Франек, я начал это дело, мое последнее большое дело, и я должен довести его до конца. Когда Броняк признается в убийстве, он признается автоматически и во всем остальном, подтвердит прежнее показание Шыдлы, приказавшего убить Зомбека. Этим признанием Броняк будет обороняться, а нам только того и нужно, чтобы он обвинил Шыдлу.
Сержант кивнул, убежденности в его лице все же не было. Машинально он взял мой чай — как будто его поставили здесь специально для него — и залпом опорожнил почти полстакана. Затем сказал:
— Внизу кто-то ждет. Я пойду.
— Отказываешься? А ты слышал, что сказал майор? Что он отменил приказ, отстраняющий меня от следствия. Теперь его по-прежнему веду я. Не забыл? А ты придан от оперативного отдела для помощи, не для рассуждений.
Я старался говорить жестко и твердо.
— Правильно, — ответил Клос, — но ты болен. Тебе нельзя. Нужно это как-то согласовать…
— Если я хочу допросить подследственного в особых условиях, то не должен этого согласовывать ни с кем.
Сержант был растерян. Он поднял обе руки в каком-то совершенно безнадежном жесте и тяжело уронил их вниз.
— Не могу, Павел… Почему ты не хочешь понять…
— Делай, как считаешь нужным, — тихо сказал я. — Что касается меня, то сегодня я буду в «Протоне» в двадцать три часа. Ты привезешь Броняка…
— Не привезу.
— Тогда я буду ждать всю ночь. Сдохну там, но не тронусь с места. Ты меня знаешь — я буду ждать. А теперь иди, я устал.
Сержант склонился над кроватью.
— Павел, не езди туда…
Я отвернулся от него и произнес картонным голосом:
— Идите, сержант, вы свободны.
Разговор с сержантом действительно измучил меня, тем более, что я не знал, послушается ли он. Я лежал с прикрытыми глазами в сонном оцепенении, когда почувствовал, что рядом кто-то стоит.