Мдиванбеги раскатисто засмеялись. Внезапно Липарит изумленно уставился на Саакадзе: уж не предполагает ли замечательный Моурави пригласить в гости и Гуриели, как пригласил кахетинцев? "Временно, конечно!" Липарит подтолкнул ничего не соображающего Вахтанга и снова неудержимо захохотал.
Повеселел и Зураб. Он напомнил об аргонавтах, которых манило золотое руно и Черное море. Море, оказывается, любил и Цицишвили после путешествия в Стамбул и приключения у дервишей. Даже кахетинец Джорджадзе постоянно потирал ладони; ему уже мерещились чайки, кружащиеся над тюками кахетинского шелка, завалившего фелюги.
- Благоумыслил Моурави водворить в отечестве вожделенный мир. Да воссоединятся глаголющие единым языком! - торжественно произнес Трифилий.
- Аминь! - восхитился митрополит Никифор.
- Царь Картли и Кахети да будет главою одноплеменных княжеств, улыбнулся Моурави. - Замыслил я принять приглашение на охоту раньше в Самегрело к Левану, затем в Абхазети к Шервашидзе. Дабы не обидеть Гуриели, погощу и у него. И завершу поездку, преклонив колено перед царицей Имерети Тамарой.
Мдиванбегам показалось, что стены палаты уже раздвинулись от Никопсы до Дербента. Они почувствовали себя мощными правителями и вершителями судеб новой, объединенной Грузии. А царь? Царь, как испокон веков, будет покорным исполнителем их воли.
Зураб сиял: отныне его желания войдут не только узкой тропой к пшавам и хевсурам, но широкой дорогой - по ту сторону перевала Сурами. Он внезапно вскочил, обнял Саакадзе и звучно расцеловал.
- Кто будет тебе сопутствовать, мой Георгий?
- Если пожелаешь, ты, мой Зураб.
- А еще кто, Моурави? - забеспокоился царевич Вахтанг.
- Если окажешь честь, ты, мой царевич...
Домой Саакадзе возвращался веселый, довольный. Даже густая темнота ему казалась бархатом, мягко обволакивающим улочки. Джамбаз шел ровно, расплескивая под копытами свет фонаря, которым Эрасти освещал путь.
Совместный ужин мдиванбегов в покоях Газнели прошел в приятной беседе. А главное - примирение с Зурабом.
Наутро Саакадзе вызвал мелика и приказал выступать каравану. В Батуми товар перегрузить на купленные у турок фелюги и с попутным ветром идти в Стамбул.
Снова купцы и амкары музыкой, вином и пляской провожали своего мелика и торговых послов. Двести тяжело нагруженных верблюдов, позванивая колокольчиками, величаво переступая длинными ногами, выходили из Тбилиси через Дигомские ворота.
Снова слуги вытаскивали тяжелые сундуки, развешивали разноцветные куладжи, трясли пыль из плащей, чистили огромные цаги, наводя лоск на сафьян и каменья, подбирали конские уборы по цвету одежд, грузили на вьючных коней подарки...
Саакадзе с каменной площадки замка увидел мрачно расхаживающего по двору Автандила и подозвал его:
- Как живешь, мой сын?
- Скучно, скучно живу!
- Почему? Всем весело, только тебе скучно?
- Что я, хуже Матарса? Он на поле доблести тысячами ворочает, а мне одну сотню еле доверили. Гиви и Дато в Стамбул собираются, а мне что - как сумасшедшим грекам, спину на солнце греть? Ростом куда-то исчез, подхватив у меня Арчила, - наверное, послан на опасное дело. Весь праздник одному! А Автандил Саакадзе что? Молокосос! Он может только пыль от бурок глотать... Скучно живу, скучно!
- Еще успеешь повеселиться. Куда торопишься? - Внезапно что-то припомнив, Саакадзе привлек голову Автандила и нежно отбросил прядь с его лба. - Ни явное, ни тайное дело от тебя не уйдет.
- Отец, дорогой, ты видел мою сотню? Пошли меня кости размять!
- Кстати, о твоей сотне вспомнил. Подготовь ее, будешь сопровождать меня в Имерети, Самегрело и Гурию. Новые ностевские бурки не забудь раздать молодцам! - крикнул он уже вслед умчавшемуся Автандилу.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Высланные заранее гонцы оповестили светлейшего Дадиани, владетеля княжества Самегрело, о скором прибытии Великого Моурави, царевича Вахтанга, князя Зураба Эристави Арагвского.
Одновременно прискакали гонцы Саакадзе и ко двору имеретинского царя Георгия III, и в замок Гуриели Мамия II, и в Сухуми - к светлейшему Шервашидзе Абхазскому.
Хотя значение Имерети как царства было выше и следовало раньше отправиться в Кутаиси, - да и по пути он ближе, - но Саакадзе, не без умысла, решил посетить сначала Гурию и Самегрело.
Долгое пребывание в Иране отодвинуло от него царства и княжества, расположенные по ту сторону Сурами. Замыслив объединение Грузии, Саакадзе считал необходимым разведать их состояние: воинское, торговое и политическое, нащупать слабые стороны и мечом или убеждением, - или и тем и другим, - осуществить задуманное. Многое он уже знал от лазутчиков, но сейчас, объездив Гурию, несмотря на грозность крепостей Лихаури, Ланчхути, Аскана и пышность, с какой встретили картлийцев гурийские вельможи, не укрылась от него нищета народа, бедствующего от кровавой междоусобицы сиятельных сородичей... Все же Саакадзе предпочел действовать медленно. "Может, даже выгоднее сперва, - думал он, - использовать войска Гурии, Абхазети, Имерети, особенно Самегрело, для отражения иранской опасности. И до встречи с шахом грузинские царства должны быть сильны желанием не только совместно разбить шаха, но и захватить его земли. А потом... потом Грузия будет объединена, даже если бы для этого пришлось уничтожить всех владетелей!"
На ста двадцати ступенях, по которым поднимался Саакадзе, а за ним Автандил, на верхнюю площадку круглой башни Гурианта, стояли гурийцы в красных куртках, туго обхватывающих плечи. За шелковыми поясами торчали дорогие рукоятки кинжалов, лазских ножей и турецких пистолетов. Особым образом повязанные на головах башлыки сверкали позументами. Гурийцы смотрели независимо, даже когда почтительно склоняли клинки.
Каменные плиты покрывал легкий ковер, словно застывшая морская волна. Саакадзе остановился между зубцами башни и не спускал глаз с длинной синей дороги, уходящей в беспредельную даль. Там, за поросшими густой растительностью горами Гурии, крылатыми парусами шумело море. Караваны кораблей, подгоняемые ветром, возвращались в Грузию с грузом золота и оружия. Но рубежи Имерети и Самегрело пересекали этот простор, золото и оружие скапливались в хранилищах Гуриели...