Через какое-то время Покет словно спохватился, вспомнив, что он тут не один.
– Извините, – пролепетал он. – Так о чем я?
– Вы говорили, что я не могу представить постигшую Сент-Олбанс бесхлебицу.
– Ах да! Ну, честно говоря, я тоже не могу себе этого представить. Однако я слышал всякие истории, как и все мы… В самое тяжкое время наши праотцы едва сводили концы с концами, чтобы их семьи не испустили дух.
– С чего бы это?
– Город был проклят.
– Простите?
Мой пузатый собеседник выпалил эти слова сгоряча и вроде бы тут же пожалел об этом, поспешив добавить:
– Но то было прежде, а это – ныне.
– Так город был проклят?
– Забудьте, что я сказал, – улыбнулся Боб, – это лишь бабьи россказни, фигура речи. Важно лишь то, что ветер переменился и настала новая пора, счастливое время для всего нашего городка.
Откинувшись на спинку кресла, Покет заполнил зависшее между нами молчание, забарабанив пальцами по брюшку. Довольно скоро он вошел в ритм, добиваясь каждым ударом гулкого звука, смахивающего на тот, какой издает арбуз, когда его проверяют на спелость. Внезапно, оборвав свой концерт на звонкой ноте, банкир снова поглядел на чек:
– А он точно действителен?
Я кивнул.
– И вы повар, – с сомнением добавил Боб.
– Повар и смотритель, – уточнил я.
– Изумительно, а? – подмигнул он.
– Что?
– Мы спускали изъятие этой закладной на тормозах целых шесть месяцев в чаянии, что дело как-нибудь рассосется. Оставались считаные дни, прежде чем мы дали бы делу ход – и вдруг как снег на голову нагрянули вы со своей подружкой! Как раз вовремя, чтобы спасти гостиницу Бет.
– И?..
– Вы не находите это изумительным? То бишь вы совершенно посторонний и все такое…
– Я просто борюсь за свою работу, – ответил я.
Глава 9
Я догадывался, что Боб Покет сядет на телефон прежде, чем я выйду за порог. А еще я догадывался, что он наложит в штаны, когда узнает, что я мог купить с потрохами не только банк, в котором он работает, но и весь их городишко. До последнего расчета мое состояние тянуло на полмиллиарда долларов, но теперь моя чистая стоимость перевалила за шесть миллиардов. Сколько может стоить этот банк – миллионов двадцать от силы?
Две недели назад я положил на счет Рейчел двадцать пять миллионов, откуда следует, что официантка из «Приморья» может запросто купить банк Покета. Так что да, чек вполне действителен.
Я перешел через дорогу к аптеке Райдера, где купил три «Эпипена», разом ополовинив их запасы. Провизор пребывал на седьмом небе.
– Эти «Эпипены» я заказал только на прошлой неделе, – поведал он.
– Они у вас бойко расходятся, да? – поинтересовался я.
– За все три года, что я здесь, я продал только один.
– Но раз так, к чему было заказывать шесть?
– У меня было предчувствие, – признался аптекарь.
– А теперь чутье вам не подсказывает, когда вы продадите остальные три?
– Не-а, но они уйдут до истечения срока годности, уж будьте уверены.
Я не представлял, где он набрался уверенности для подобного заявления, но пару дней назад я и не предполагал, что куплю три «Эпипена» – да хоть один, коли уж на то пошло. Как не мог и вообразить, что самолично вручу банкиру хозяйки подворья чек на шестьдесят кусков. Может, Боб Покет и прав. Может, этот городишко пребывает под действием каких-то чар. Я лишь уповал, что вселенское равновесие зависит не от меня.
Назад в «Приморье» я направился другой дорогой, хоть и не знал почему. По Мейн-стрит было рукой подать до A1A, но маршрут по Хай-стрит до Восьмой почему-то представлялся мне более привлекательным. Может, я подсознательно пытался проникнуться ощущением маленького городка?
Когда я сворачивал на Хай-стрит, что-то произошло.
У меня вдруг побежали по коже мурашки. Это было приятно, вроде ощущения, возникающего, когда только-только заберешься под одеяло холодной ночью. И чем дальше я ехал, тем более умиротворяющим становилось это чувство. К моменту, когда выскочил на Восьмую, я уже пребывал чуть ли не в эйфории. Именно это я чувствовал позавчера вечером, когда шагал следом за Рейчел по A1A, и еще раз вчера, когда стоял позади пансионата, раздумывая, не взяться ли за работу смотрителя. Я проехал мимо пустого швейного ателье, каких-то старых домов и заколоченной химчистки и на пересечении с A1A на левом углу обратил внимание на престарелую даму, подымавшуюся с чем-то вроде корзины для пикника по ступеням крыльца старой церкви. Я задержался там на минутку, не в силах оторвать глаз от храма. Я человек не набожный, даже не верующий, но мое упоение словно бы исходило от этой церквушки.
И в этом я был не одинок.
На церковном дворе благоговейно, но недвижно, как статуи, застыли с полдюжины пожилых людей. Взгляды их были устремлены к небу – вернее сказать, к балкону, поскольку все их внимание было как будто бы сфокусировано на балкончике второго этажа церкви. Затормозив у знака «Стоп», я заметил вереницу людей, выходящих из-за угла. Они шли порознь, и никто из них не разговаривал, но все они направлялись к церковному двору. А еще я заметил фургончик, припаркованный футах в двадцати сбоку, с двумя парнями на переднем сиденье. Как и я, они словно бы созерцали живые статуи в церковном дворе. Эти двое почти наверняка доставили сюда первую группу стариков и, похоже, дожидались их. Я сдал задом на своем прокатном авто, свернул в чей-то частный въезд, включил «аварийку» и выбрался из-за руля, после чего, перейдя улицу, приблизился к двум пожилым дамам и старику, сгорбившемуся над тростью.
– Что тут занимательного? – полюбопытствовал я.
Никто не ответил.
Внезапно одна из дам порывисто вздохнула и начала поворачивать голову. Слезы, переполнявшие ее глаза, заструились по лицу. Она расправила плечи, будто разминаясь перед тренировкой. Примерно тогда же трость старика упала на землю, и он медленно разогнул спину. На его лице промелькнуло экстатическое выражение, и у него из глаз тоже хлынули ничем не сдерживаемые слезы. Третья женщина расплылась в широкой улыбке и начала отплясывать в тесном пространстве, окруженная другими людьми.
Я огляделся по сторонам.
Остальные тоже совершали небольшие телодвижения, и только некоторые из вновь прибывших по-прежнему стояли столбом, будто ожидая чуда. Взоры их, полные надежды, остекленели, будто все они испытывали экзальтацию, охватывающую людей при лицезрении священного таинства. У меня на глазах их лица озарились эйфорическими улыбками, напомнившими мне проповедь в шапито, которую я посетил еще ребенком, когда проповедник оделял провинциалов чудесами в обмен на твердую валюту.
Вот только поблизости не было ни единого проповедника.
Мне не хотелось уходить. Но, очевидно, эти типы в фургоне видели, как я пытался заговорить со старичьем, потому что водитель выбрался из машины, держа мобильник возле уха, и через считаные секунды к церкви подкатила полицейская машина. Помахав на прощанье своим пожилым друзьям-легавым, а заодно и парням из фургона, я трусцой припустил к своей машине. Нет смысла лезть на рожон в первый же день на работе.
Снова бросив взгляд на церковь, я увидел, что туда направляется еще больше людей. Все они были старыми или больными, хотя некоторых катили в инвалидных креслах более молодые и здоровые. И все они – здоровые и больные, юные и старые – выглядели так, будто пришли сюда за чудом. Я безмолвно пожелал им всего доброго, но не удержался от мысли, что эти же самые люди не поленятся одолеть 50 миль и отстоять в очереди, чтобы поглазеть на французский тост, выглядящий точь-в-точь как лягушка-бык из Сент-Пола.