Элерис подошла и взяла мое лицо в свои руки, ее прохладные ладони легли на мои виски.
— Ты можешь это контролировать, Киран.
Звук ее голоса, ее тонкие пальцы, мое собственное имя — они как будто отрезвляли. В глазах Элерис я видел, что она не сомневается во мне. Я судорожно вздохнул и разжал кулаки. А в следующий миг уже обнял сестру, уткнувшись в ее волосы, еще пахнущие удушливыми лилиями из Храма.
— Что с тобой происходит, Киран? — прошептала Элерис.
Всех детей Менладриса проверяют на магию — природную способность подчинять энергию вокруг. Только те, у кого есть задатки, могут пройти обучение в Ордене и стать полноправными магами. Но если способностей нет, ничего не выйдет, энергии не подчинятся — хотя всем благородным представителям Домов доступна особая магия, обряды, замешанные на нашей крови. Правда, редко кто осмеливается их применять.
Ни у меня, ни у Элерис не оказалось ни малейшей склонности к магии. Мы даже не видели тех пульсирующих линий в окружающем мире, которые без всякой подготовки мог разглядывать тогда еще юный Алавар Вейн.
Но у нас обнаружился Дар. Наследие королей-колдунов, изредка проявляющееся среди благородных членов Домов. Удивительно было то, что он в нас обоих — видимо, из-за разных матерей.
Никто не может контролировать Дар, эти умения исчезли вместе с королями-колдунами. Да и они, как утверждают легенды, не всегда могли совладать с силой и частенько сходили с ума.
Никто не в силах измерить Дар. Я только знал, что и у меня, и у сестры он высок. Но мы даже никогда не задумывались. Мелкие проявления воспринимались как нечто само собой разумеющееся.
Возможно, потому что обстоятельства не складывались таким образом, что Дар мог проявиться в полную силу.
До той ночи похищения. Когда и я, и Элерис невольно спустили с поводка древние силы. И мне кажется, продолжаем до сих пор.
Элерис подняла голову, ее губы почти касались моих губ, когда она выдохнула:
— Но если ты и темный рыцарь, то ты мой темный рыцарь.
Ее губы имели вкус меда — и я вспомнил, что частью обряда в Храме была церемониальная медовая настойка, которой следовало отпить несколько глотков.
Я ухватил Элерис за затылок, путаясь в ее почти белых волосах, теснее притянул к себе, пока вторая рука прошлась по ее телу, ласкала бедро, скрытое тонкой белой тканью.
Сейчас твои губы — мой церемониальный мед, твои волосы — цветы, возложенные на алтари богов, твое тело — Храм, в котором я возношу молитвы.
Отстранив Элерис, я провел пальцами по тонким косточкам ключиц, ощущая ее невольную дрожь. Мягко прошел по вырезу платья и груди. Мои руки — это руки воина, которого обучали убивать и умирать за то, во что он верит. Но еще меня воспитали брать, не стесняясь своей силы.
Платье поддалось легко, когда я разорвал его на груди Элерис. Сестра издала только сдавленный звук, но не отстранилась. Остатки белой ткани почти не скрывали маленькие аккуратные груди, я обхватил их, неторопливо лаская. И когда Элерис застонала, я увлек ее на кровать.
Я не возношу молитвы богам. В самый темный час я буду шептать твое имя.
— Прескверно.
Слова Алавара звучали особенно зловеще над телом Верховной жрицы.
Но, возможно, я просто ощущал себя неуютно в подземельях Храма. Они резко контрастировали с воздушными и светлыми основными помещениями. Тут не было места колоннам и изящной лепнине беленых стен. Только узкие прохладные коридоры из грубо обработанного камня. И полумрак, разгоняемый чадящими факелами да свечами.
Последнее особенно раздражало Алавара, ему требовалось больше света, чтобы осмотреть тело. Но тратить энергию на магию он не рискнул: я знал, что Алавар почти так и не спал сегодня, решив не доверять осмотр Храма только придворному магу.
Перед тем как спуститься в подземелья, лорд Вейн достал маленькую пузатую склянку и залпом выпил ее бурое содержимое. Я знал, что маги могут несколько дней продержаться на своих зельях, не ощущая усталости, Алавар же явно вцепился в магическую атаку и решил выяснить всё, пока след в комнате не рассеялся, а труп не начал разлагаться.
Именно из-за тел я не любил подземелья Храма. Здесь мертвецов умащивали благовониями, обрабатывали специальными растворами. Благородным лордам, согласно традиции, натирали виски золотом, а женщинам вплетали в волосы живые цветы.
Сладковатый запах тлена впитался в каменные стены храмовых подземелий. Чей-то прах оседал на коже, а пламя скрадывало темные углы с корзинами, полными одежды мертвецов.
Маленькая комната, в которую жрицы поместили тело бывшей госпожи, представляла собой каменный мешок. Пропахший бальзамическим ароматом и гниением. Многочисленные цветы, которые успели принести, только добавляли удушливости, и я с трудом справлялся с подступавшей к горлу тошнотой, благо ел в последний раз, кажется, еще вчера.
Чтобы отвлечься, я рассматривал многочисленные баночки и склянки, расставленные на полке. Отодвинув душистый цветок, повертел в руках одну, крышка которой неплотно прилегала. Внутри оказалась золотистая краска, которой натирали виски умерших. А иногда еще пальцы, если при жизни человек был достаточно благороден.
Как покойный король. Перед глазами снова невольно встал день похорон — но не склеп, а те минуты, которые по традиции я и Элерис проводили в подобной комнате наедине с телом отца, прежде чем его вынесли для погребальных церемоний. Тогда его виски сияли золотом, как и сцепленные на груди ладони.
Тела Верховной жрицы пока не касались чужие пальцы в последних обрядах. Труп лежал на каменном столе посреди комнаты, с вытянутыми руками, в том же платье, в котором проводилась церемония — наряд слишком походил на одежду Элерис.
— Прескверно, — повторил Алавар.
Я развернулся и тоже подошел к телу, встав по другую сторону. Алавар бесцеремонно раздел жрицу, спустив ее платье на бедра. До этого он тщательно ощупывал каждый участок мертвого тела, где-то надавливал, порой шептал магические формулы и чертил пальцами знаки. Уверен, если бы ему позволили, Алавар рассек бы кожу, чтобы посмотреть, что внутри, раскрыть грудную клетку… но на такое святотатство жрицы не пошли. Тело должно быть целым.
К тому же после подобных заклинаний, что обрушилось на нас, Алавару и не требуется резать. Я знал причину. Ту же, по которой почти сутки спустя тело еще не подвергли необходимым ритуалам — жрицы просто не знали, что и как делать.
Потому что внутренности Верховной жрицы превратились в кашу.
Алавар стоял, упираясь обеими руками в каменный стол.
— Ты знаешь, как действуют подобные заклятия? — спросил он.
— В общих чертах. Жертва слышит звук, не может двинуться, пока ее внутренности не распадаются. Довольно быстро.
— Грубовато, но верно. Что останется внутри, зависит от умений мага, создающего заклинание, и… от уймы причин.
Алавар приложил руку к тому месту, где располагалось сердце Верховной жрицы, и нажал. Кожа легко поддалась и прогнулась, как будто под ней ничего не было. Меня снова замутило.
— Так не должно быть, — сказал Алавар, отдергивая руку. — У нее вместо внутренних органов — месиво. Хорошо, кости не пострадали, иначе нечего было бы осматривать.
— Сильное заклинание?
— Достаточно. Тот, кто его ставил, не знал, сколько народу будет в той комнате. Пришлось делать помощнее, с учетом, что до самых сакральных ритуалов допущены только Верховная жрица, королева и пара-тройка приближенных, которым не повезло.
Я не сразу понял, что заставило меня напрячься, а потом выделил в словах Алавара:
— Ставил?
— Есть заклинания прямого воздействия. Это сложно и надо видеть жертву. Хотя Верховный маг может и вслепую направить мощь энергетических потоков. Но тут стояла ловушка. Кто-то поставил ее заранее, на расстоянии, а потом просто дал команду в нужный момент.
— Зачем такие сложности?
— Наоборот, это проще. Ловушку можно готовить несколько дней, постепенно вливая энергию. К тому же… если бы воздействие было нанесено разом, можно выяснить, кто из магов вчера утром перетрудился. Такая отдача! А достаточно сильных магов в мире не так много. Но здесь еще сложнее… я осмотрел остатки ловушки. И могу поспорить, ее ставило несколько человек.