Помассировав виски, Вадим устало взглянул на компьютер. Возвращаться в сеть решительно не хотелось. Потянувшись к клавишам селектора, он осведомился:
— Как там, Аллочка? Гости ушли?
— Только что. Все четверо.
— Какие еще четверо?
— Как какие? Мохов со своими громилами.
— Хмм… Надеюсь, больше никого нет?
— Пусто, Вадим Алексеевич. Как в Сахаре.
— Вот и славно. Тогда, пожалуйста, приготовь мне коктейль. По нашему старому рецепту.
— Хорошо, Вадим Алексеевич. Что нибудь еще?
Дымов покосился в смуглеющее окно и брякнул:
— Еще вопрос…
— Я вас слушаю.
— Ты свободна сегодня вечером?
— Вечером или ночью?
Аллочка не терзалась комплексами, говорила в лоб и по существу. Новое поколение жило по своим собственным законам, напрочь отвергнув декорации прошлого. Сказывались плоды перестроечной акселерации. Дымов, хоть и дожил до сорока, а так не умел. Не хватало чего-то важного. То ли наглости, то ли цинизма. Он умел обламывать крутых мужиков, легко и просто сбивать спесь с самых оголтелых бандитов, но, общаясь с юными созданиями вроде Аллочки, он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке. А потому, вмиг растеряв весь свой начальственный гонор, он по-школьному промямлил:
— Пожалуй, что и ночью.
— Тогда обязательно свободна.
В голосе Аллочки прозвучало неприкрытое торжество, и это отчасти его утешило.
Глава 9
Селимхан Докаев, в определенных кругах именуемый Аксаном, сидел в отдельной кабинке кафе и рассеянно тыкал вилкой в салатный стожок на тарелке. Вкуса еды он практически не замечал и выпил куда больше, чем съел. Зато сидящий рядом Кол наворачивал за троих, давно перейдя от салата к наваристому гуляшу, а от него к плову.
— Хорошее мясцо! — с набитым ртом промычал он. — Помнят, раззявы, кого обслуживают.
Аксан пропустил реплику мимо ушей. Сумрачно глядя на бородавчатый, щедро насыпанный в капусту изюм, он вновь и вновь возвращался памятью к недавним событиям. Не для того, чтобы пережить их заново, а для того, чтобы по прошествию времени попытаться понять, что же с ними со всеми стряслось и отчего Ширяя — водилу способного, не моргнув глазам, пойти на таран с ментовским «луноходом», скрутило, как дохлого школяра, пропустившего удар в интимное место. Да и Кол, на что уж толстокожий, — и тот разом взопрел. Впрочем, самочувствие посторонних Аксана интересовало мало, а вот то неприятное обстоятельство, что и сам он оказался не столь уж состоятелен против каких-то детских страхов, его действительно потрясло.
Собственно, тот чертов туман был сам по себе совсем не страшен. Едва «Вольво» окутало сизой дымкой, Ширяй тотчас включил фары и сбавил скорость. Но уже в следующую минуту что-то приключилось с мотором, и, напряженно всмотревшись в заоконную муть, Аксан ощутил вдруг, как сердце, желудок и прочие его органы сжимаются и холодеют. Глаза сами собой расширились, и представилось вдруг, что где-то там, в туманной каше, ворочается нечто огромное и страшное. Этакое панцирное существо из палеозоя, ящер, сошедший с голливудского экрана. Все было чудовищно глупо, но, едва углядев проявляющуюся из дымки неясную тень, Аксан непроизвольно зажмурился. До обморочных колик он вдруг уверовал, что впереди действительно находится чудовище, вынырнувшее прямиком из детских снов. Поэтому прохожего он так и не разглядел (да, может, и не было никакого прохожего?), а уже в следующее мгновение отчаянно чихнул двигатель, машину повело вправо и они ударились о кряжистый тополь…
— Слушай, Кол, — Аксан взглянул на сидящего перед ним телохранителя, — ты ведь должен был видеть человека. Того, из-за которого мы врезались в дерево.
— Человека? — Кол с трудом выговорил длинное непривычное слово. «Лох», «чмо» были для него куда понятнее. А уж с набитым ртом задача осложнялась вдвойне. Громила торопливо зашевелил челюстями, спеша проглотить пищу. — Это, типа, в тумане который маячил?
— Типа, типа. — Раздраженно подтвердил Аксан.
— Так ты это… Вроде уже спрашивал.
— И еще сто раз спрошу, если понадобится! Ну, так что насчет человечка? Видел ты его или не видел?
— Вроде да… Это и Ширяй может подтвердить. — Кол обиженно засопел. — Кто-то там и впрямь нарисовался. Только у нас караулки не фарфоровые. Мало ли людишек по дорогам шастает. А тут и Ширяй, дурила, руль крутанул под это дело…
— Как он был одет?
— Кто? Ширяй-то?
— Человек!
— Так это… обыкновенно. В одежду… То есть — плащик серенький, на скворешне шляпа. Большая такая, с полями. Типа — ковбойской.