5
Выпустили как-то очень уж легко, что не могло не вызвать у Журского вполне закономерных подозрений. Ни один из слуг в башне не задал им вопрос, куда, мол, идете и что это вы намерены делать и т.д. Ни один вообще ничего не сказал; все изо всех сил пытались изобразить почтительную слепоту во взоре - и отчаянно переигрывали, ибо косились вслед двум "гостям", аж жалко становилось бедняг-эльфов. То же и на выходе - двустворчатые двери, правда, уже закрыли, но когда Журский объяснил пробегавшему мимо слуге, что "гости изволят выйти прогуляться", тот понятливо кивнул и повел их к двери черного, а скорее всего - обычного входа; те же, которые "двустворчатые и массивные", явно предназначались для особо торжественных случаев или для протискивания в башню крупногабаритных мензурок для экспериментов Мэркома. Прежде чем выйти во двор, Максим решил снагличать - и сообщил слуге, что они идут в сторону Кругов, мол, забыли там какую-то безделицу, обронили в спешке - а безделица-то дорога как память... Ну и вообще хочется свежим воздухом подышать, так что если хозяин будет спрашивать, передайте, что отлучаемся, но ненадолго, максимум на часок. И кстати, любезный, если не затруднит, распорядитесь, чтоб к этому времени к нам в комнаты подали чего-нибудь позавтракать; а вещи пускай не трогают, мы сами распакуем, когда вернемся. - Ну ты жук! - восхищенно прошептал Резникович, когда они миновали хиленькую оградку и выбрались на тропинку, где их никто не мог услышать. Так задурить голову бедняге - это уметь надо! - Это-то я умею, - ворчливо отозвался Максим. "А вот миры спасать - уж извини, старина", - но этого он вслух не сказал. Незачем в чужие раны раскаленным прутом тыкать. - Ну что, пошли к Кругам? Они молча зашагали по дороге, ровной, заметной - и захочешь - не заблудишься. - Послушай, ты что, замерз? Журский недоуменно уставился на приятеля, и тот объяснил: - Ты же дрожишь, как будто только что вылез из полыньи. Дать тебе куртку? Максим покачал головой: - Спасибо, не нужно. И так скоро будем дома - там и отогреюсь. На самом-то деле он знал: никакая куртка не поможет. Только сейчас он понял, насколько перепугался того, что с ними произошло - и, собственно, происходило до сих пор. Когда ребенок рождается, покидая утробу матери, оставляя тот уютный мирок к которому привык, - он кричит от ужаса перед неизвестным "нечто", представшим перед ним. Точно так же готов был сейчас заорать и Максим. Кажется, он даже меньше перепугался в прошлый раз, когда вместе со своим дядей, Дениской и еще несколькими людьми попал в "параллельное измерение " - а ведь тогда его жизнь подвергалась не меньшему риску. "Вот странно: обычно, когда в книгах пишут о таких случаях, герой только и делает, что восхищается да радуется увиденному. Мне бы тоже, наверное, следовало. Ведь глупо же..." Он оглянулся: невероятных форм и размеров растения окружали дорогу. Раньше он видел их только на рисунках про доисторические времена да в экранизациях a la "Парк юрского периода". Теперь, что называется, узрел воочию. И куда же подевалось то ощущение романтики, которое возникало прежде, стоило лишь посмотреть на рисунок с каким-нибудь "динозавровым папоротником"? Никакой романтики - одно лишь чувство чуждости, опасности, таящейся в этих листьях и стволах. "Да ты, никак, ксенофоб, дружище!" - впрочем, было несмешно. Что же до эльфов... выглядят они как люди, поэтому сложновато поверить в рассказы Мэркома о его семисотлетнем возрасте. Глаза? Да, в глазах что-то такое есть, и нутром чуешь: "правда", но разум отказывается принимать такое. Может, они еще и колдовать умеют?!.. "Драконы. Здесь и драконы водятся. Эти точно на людей не будут похожи". Но нет, доводить дело до такого Журский не собирался, драконы - это уже перебор. У него семья, ему с такими воспоминания будет сложновато жить. Кое-кто, конечно, не задумываясь поменялся бы с Максимом местами - рыцарь Александр Сергеевич, например, - но Журский никогда эскапизмом не страдал, вот как в детстве переболел, так с тех пор и не думал даже. Его место - в зоопарке, в экспедициях, там, где он чувствует себя собой. - Ты чего раскис? - обронил Резникович. Максим аж обалдел: это кто кого утешать должен?! А приятель продолжал: - Если из-за дочки переживаешь, то зря. Я хоть с ней всего полдня знаком, но видно же - девочка самостоятельная, боевая. Ничего с ней не случится. Да и рыцарь наш - вполне приличный паренек. Если что-нибудь... - Да перестань, Денис, я не по этому поводу. Тот замолчал, пожав плечами, мол, как скажешь. Но Журский ничего сказать не успел, поскольку они уже пришли к Кругам. Менгиры по-прежнему тянулись к небу, здесь почти незаметному из-за обилия зелени. Максим мысленно сравнил их сперва со старым проржавевшим капканом, готовым вот-вот цапнуть вас за ногу, потом - с челюстями какого-нибудь гигантского "-завра", наконец посмеялся над собственной банальностью и кивнул в сторону камней: - Ну что, погуляли и хватит? Слова получились не веселыми, а скорее жалкими, звучавшими заискивающей попыткой оправдаться. В этот момент Журский был противен сам себе - и в то же время знал, что не отступит. Жена и дочь важнее, чем собственное душевное спокойствие. - Идем? - Макс, посмотри!.. - приятель шептал так, что Максима передернуло. Он обернулся. Резникович тыкал пальцем куда-то в траву, что росла возле самой дороги. Подбежал, глазами отыскал нужное - и отшатнулся. Капли крови на листьях, они же - на чем-то белом, что флагом о капитуляции виднеется невдалеке. Журский подошел поближе и поднял с земли платок, заранее зная чей он. "А ты говоришь, - подумал отстраненно, - "девочка боевая". Да уж, куда боевитей!.. Только где мне ее теперь искать, мою "самостоятельную"?.."