– Ты это о чем? – Майкл испытующе смотрел на Джима.
– Он поступил с хозяйкой по-свински, – взволнованно и немного сбивчиво заговорил Джим. – А я… да… помню, он одно время зачастил сюда.
– Хватит Уэйт, хватит.
Замечание прозвучало еще резче, от того, что Майкл в первый раз вместо «Джим», сказал «Уэйт».
– Прошу извинить, если позволил себе вольность. – В голосе Джима Уэйта сквозило явное недовольство.
– Я рад, что ты это понял.
Они стояли и напряженно смотрели друг на друга сквозь тонкую завесу поднимавшегося из котла пара.
– Времена изменились.
– Да, теперь все будет течь по нужному руслу.
– Вы считаете, я забылся?
– Можно сказать и так.
– Теперь я должен знать свое место?
– Да, ты должен его знать.
– Это меняет многое.
– В этом твоя вина.
– Я знаю вас с пеленок. Может быть, поздновато строить из себя хозяина?
– Твоя главная ошибка в том, что ты не признавал во мне хозяина.
– Хозяйкой была ваша мать.
– Она больше не командует.
– Думаю, она удивится, когда это услышит.
– Так пойди и доложи ей. Ты же любишь приносить новости, сколько лет этим занимаешься. Поди уже привык. Да, и получается у тебя неплохо.
Они опять обменялись злыми взглядами.
– После этого все уже не может идти по-старому, – отворачиваясь, нарушил паузу Джим.
– Все зависит от тебя, только от тебя. Ты оставайся на своем месте, а мне верни мое. И, может быть, внешне все сохранится, как и было. А если тебя это не устраивает, последствия известны. – Прижимая к груди упряжь, Майкл вышел из сарая и отправился в конюшню запрягать лошадь в двуколку, чтобы отправиться на станцию. В дом он вернулся в семь часов. Мать и Сара были на кухне. По их лицам он сразу понял: Джим Уэйт в очередной раз опередил его.
– Это правда, то, что я услышала? – спросила Майкла мать, когда он мыл руки.
– И что же именно ты услышала? – не оборачиваясь, задал он ей вопрос.
– Ты резко разговаривал с Джимом.
– Называй это как хочешь, но я всего лишь показал ему, кто здесь хозяин.
– Хозяин? – Брови Констанции Радлет поползли вверх. В свои сорок четыре года она выглядела значительно старше. От былой красоты не осталось и следа. Даже морщины не тронули плотно обтянутое кожей худое лицо. Его худобу еще больше подчеркивала суровость черт. Ничто не напоминало в ней милую хохотушку, на которой женился Дональд Радлет. Ничего в ней не осталось и от доброй миловидной женщины, какой она была, уже став его вдовой.
События последних лет Констанция восприняла как личные оскорбления. Три года назад ее особенно уязвила новость о женитьбе Пэта Ферье и Кэти Беншем.
Это известие принес ей Джим Уэйт. Констанция не поддерживала отношений с мисс Бригмор, или миссис Беншем в замужестве. Поэтому единственным источником новостей о семействе Беншемов являлся Джим. После разговора с ним, Констанция поднялась в свою комнату. В душе ее все кипело. Стиснув зубы и сжав кулаки, женщина села перед зеркалом, глядя на свое отражение, вспоминала прошлое. Если бы мысль могла убить, этот день стал бы последним для Пэта Ферье. Да и Кэти Беншем тоже пришлось бы не сладко.
Глаза Констанции оставались сухими. Обида и гнев слились в ней и смешались с горечью от непролитых слез, которой и без того была полна ее душа.
В это утро она слушала Джима, не чувствуя ни жалости, ни печали. Жизнь очень сильно изменила ее. Единственное, о чем Констанция подумала: Бог все видит и кара его неотвратима. То же самое мог бы сказать и любой другой из семейства Уэйтов. Да, теперь она еще раз убедилась в справедливости этих слов. Она была отмщена. Божья кара настигла Пэта за то, что он предпочел ей молодую. Бог наказал его сыном-идиотом.
– Довольна?
– Что ты сказал?
– Я спросил, ты довольна?
Слова сына заставили ее вздрогнуть. Мать внимательно посмотрела на него. Перед ней стоял молодой, светловолосый мужчина со здоровым румянцем на лице. В эту минуту Констанция почувствовала, что в ее жизни наступил еще один поворотный момент. Когда-то она любила сына всем своим существом, и теперь еще отголоски прежней любви продолжали жить в ее сердце. Но сейчас ей стало понятно, что она боится его. Чувство это было не ново. Оно закралось в ее душу в тот далекий день, когда она застала Майкла в мансарде, рассматривающим старые фотографии. Но даже теперь Констанцию тянуло обнять его и излить душу. Ей хотелось сказать: «Майкл, Майкл, попытайся понять, что я пережила. С самой юности мне пришлось терпеть душевные муки, Пэт Ферье был третьим мужчиной, отвергшим меня. Тебе не осознать, что чувствует трижды отвергнутая женщина. Будь я глупой и некрасивой, это можно было бы понять. Но я была обаятельной, да, обаятельной молодой женщиной. Настолько обаятельной, что из-за меня твой отец решился на убийство. А теперь взгляни, как обошлась со мной жизнь. На кого я стала похожа? Смотри, смотри…». Но она не поддалась порыву.