– Ах, Соня, да перестань! Ты прекрасная мать, и это всем известно. Ты не только замечательно воспитала Макса, твои нравоучительные сказки воспитывают сотни и тысячи детей по всей России…
– Ты напрасно хочешь меня утешить… К сожалению, в наше время хорошее происхождение, воспитанность и образование решают далеко не все. Нужны еще деньги, деньги, деньги… Ах, как это на самом деле пушло! Но ты видел, как великолепно устроен этот дом?! Я еще чувствую здесь душу моей бедной сестры, у нее был безупречный вкус, Николай поступил очень умно, что не позволил своей цыганке ничего здесь менять… А службы! А оранжереи с розарием! А зрелый сосновый лес за Сазанкой – если только его продать, это уже целое состояние! А ведь у нашего Максимушки гораздо, гораздо больше прав на все это… Раз уж мы лишились Торбеева…
– Соня, не забывай, мы здесь и гостим-то только потому, что Александр соизволил пригласить Макса…
– Кстати, я вообще не понимаю, что может быть у них общего! Наш Максимушка не только старше, но и на голову во всех отношениях выше. Зачем ему эта дружба?
– Ну, может быть, это не так уж и глупо. Если Александр окажется так же вял и бесхребетен, как и его покойная матушка… Ты везде превозносишь таланты нашего сына, но не допускаешь ли, что Макс может видеть дальше нас с тобой?
– Разумеется, допускаю… Что ж, возможно, ты прав… Думаю, нам пора идти, нас ждут в столовой к обеду… Боже, за завтраком я узнала наш серебряный кофейник и чуть не расплакалась! Я еще помню, как по утрам матушка разливала из него кофей… Потом он пошел в приданое Натали…
Зимой во дворе залили каток. Огородили его снежным валом, усаженным нарубленными елочками, чтобы не очень заносило метелями. Елки украсили мишурой и звездами. На краю плотник сколотил деревянную гору, которую тоже залили водой. С нее можно было кататься на дощечке или в специальных салазках и ехать чуть не до конца северного крыла. В большой гардеробной все гости переодевались в специальные телогреи, жакетки и штаны. Коньки приделывали уже прямо на катке, сидя на бортике фонтана, на который для тепла стелили лапник и куски войлока поверх него. Александр и Максимилиан дали мне немецкие стальные коньки и показали, как на них кататься. Даже попытались вытащить меня на лед вместе со всеми. Лучше бы они этого не делали. Я так заехала Максимилиану коньком по ноге, что мне потом было даже немного стыдно.
По вечерам по углам катка ставили плошки с огнем, а у скульптуры в фонтане укрепляли пять факелов, которые нещадно чадили. У каждого из катающихся людей было много подвижных теней, которые гонялись за ними по тускло блестящему льду и то укорачивались, то снова удлинялись. Если приезжали барышни, то они, катаясь, вскрикивали и хихикали высокими голосами. Студенты, шлепаясь со всего размаху на лед, ухали и ругались. Когда ехали с горки, все визжали, как поросята, когда их режут. Как-то в вечер я провела через контору в дом поповну Машу и тихонько, из окна бильярдной, показала ей все.
«Правда, на твой любимый ад похоже?» – спросила я.
«Тьфу на тебя, безбожница! – сказала Маша и, подумав, добавила: – Однако ты права. Бесовские игрища всё».
Мне почему-то показалось, что ее завидки берут.
В темноте вечернего парка часто собирались в компанию молодые крестьяне в огромных валенках, и крестьянские девушки, подвязанные платками, лузгали семечки и наблюдали за барским развлечением, обсуждая сноровку молодых людей и стати девушек (некоторые из них катались в коротких юбках, а иные – в штанах). С барской стороны крестьян как будто бы никто не видел.
Я не могу выговорить имени Максимилиана. Где-то в середине слова язык прилипает к нёбу и начинает там вибрировать: «ли-ли-ли…» Поэтому приходится звать его Максом, как все, хотя это трескучее сокращение нравится мне ничуть не больше, чем «Алекс».
Однажды ночью я сидела на подоконнике в своей комнате и смотрела, как звездные острова медленно плывут по небу. Мне нравится та музыка, которая всегда при этом звучит. Я не знаю, как она называется и что ее производит, но она очень красива.
И вдруг я увидела, что с холма вниз в открытое поле идет фигурка человека в крылатке. Это мог быть только Максимилиан. Я как будто бы даже видела, как развеваются его светлые волосы и играют в них синие искры. Но куда и зачем он идет? В поле глубокий снег. Впереди – только перелески и лед Удолья. Но он все шел и шел, уменьшаясь, а потом и вовсе исчез в снежном вихре.