Александр внезапно опускается на колени и говорит, что он любит Юлию безумно, безумно, безумно… Он повторяет это слово столько раз, что я вижу отчетливо – он понятия не имеет о том, что такое безумие. Надо будет познакомить его с Филиппом, что ли…
Юлия молчит, но слушает внимательно и не пытается убежать. Если бы она была кошкой, то я бы сказала, что это хороший знак для Александра. Он, впрочем, ведет себя не как кот (если сразу по морде не цапнули, то за шкирятник и под себя!), а скорее как теленок – сначала целует цветы, которые Юлия держит в руках, потом ее кисти, узкое запястье, потом его губы медленно ползут вверх, к ее локтю… Если зазеваться, телята так же постепенно зажевывают фартук скотницы или подол моего платья. Юлия не зевает. Мне кажется, она размышляет о чем-то.
Но продолжать процесс, стоя на коленях, решительно невозможно. Александр сначала смешно вытягивает шею, потом мгновение сидит на корточках, потом встает и поднимает Юлию, осторожно взяв ее руками за локти. Они начинают целоваться. Юлия закрывает глаза, ресницы дрожат. Мотылек сложил крылья.
Я честно ждала. Ничего не происходило, только чуть слышно сопел Александр. Мне становится как-то тоскливо. Я вылезаю из куста, отряхиваю одну ногу об другую. Александр ничего не замечает, а Юлия открывает глаза и видит меня. Ну, если бы меня можно было, предположим, заморозить взглядом…
– Люба! Что ты здесь делаешь?! – восклицает Александр, после того как Юлия буквально отшвырнула его от себя.
– А вы чего? – спрашиваю я.
– Люба, я сейчас тебе все объясню, но ты должна… – начинает Александр, но Юлия обрывает его.
– Что ты ей объяснишь?! – шипит она. – Что ей вообще можно объяснить?!! Она же идиотка – это всякому, кроме тебя, видно с первого взгляда!!!
Я на всякий случай сую руки в карманы и крепко хватаюсь за подкладку – мало ли чего мне в голову придет…
Юлия выбралась на дорожку и решительной походкой шагает к огородам. Александр бежит за ней и что-то бормочет на ходу, как индюк из Торбеева. Сирень с Юлии осыпалась в процессе поцелуев и прочего. Теперь цветы валяются на черной земле. Раздавленные мотыльки… Я собираю их в горсть и одновременно рою пальцами ноги небольшую ямку.
– Алекс! Да Алекс же! Какого черта ты здесь спрятался? Мы будем играть в крикет или нет? Ты же сам меня послал… Люба?.. Что… Что это ты делаешь?
Максимилиан выскакивает из кустов. Белая рубашка с засученными рукавами, светлые усики и жидкая бородка одним крючком, как хвостик у поросенка. В глазах раздражение плавно меняется на удивление. Смена декораций.
– Хороню Юлины цветы, – отвечаю я.
– А… А? – Он не находит что сказать.
Я поднимаюсь с четверенек, высыпаю цветы в ямку и закапываю ее.
– Я могу одинаково хорошо копать всеми четырьмя лапами. Как такса нашей соседки Марии Карловны, – объясняю я. – Если песок, она может минуты за три под землю уйти. Сейчас я бы выкопала для себя могилу. Но лучше похороню цветы.
– Люба, что случилось? – серьезно спрашивает Макс. – Где Алекс?
– Он побежал вон туда. Догонять Юлию.
Макс садится на скамейку и хлопает ладонью по доске. Так Мария Карловна подзывает свою таксу. Я срываю ветку темно-лиловой сирени и сажусь рядом с ним.
– Люба, – говорит Макс, – то, что ты, должно быть, видела… Оно… Как бы тебе объяснить… Алексу очень нравится наша кузина Юлия. Так, как молодым людям нравятся девушки. Ты же понимаешь меня?
Я киваю.
– У Алекса по отношению к ней самые серьезные намерения.
Мне жаль, действительно. Макс не знает, что у моего отца в отношении Александра тоже самые серьезные намерения. Меня никто не берет в расчет, потому что я идиотка.
– Можно, я сокращу вас с другой стороны? С задней? – спрашиваю я.
– Как это? – теряется Макс.
– Буду называть вас не Макс, а Лиан?
– Ах это. – Он облегченно вздыхает. – А чем тебе Макс не нравится?
– Похоже, как курок взводят, – говорю я. – Когда в марте на зайцев охотятся. Если я говорю с вами, я не хочу думать об охоте на зайцев.
– У меня есть псевдоним, – предлагает Макс. – Я им подписывал статьи в гимназическом журнале. Арайя – по-африкански это означает «судьба».