С того дня Белла стала выздоравливать. Она так полюбила мешанку из отрубей, что, опорожнив ведро, вылизывала его с закрытыми от удовольствия глазами. А еще Белла снова начала есть сено.
Мы поняли, что дело идет на лад, когда, придя к Белле в загон, увидели, как она обнюхивает через забор своего соседа, мерина Барни.
Теперь они неразлучные друзья и пасутся в одном загоне. Большую часть дня так и дремлют, стоя на солнышке, прижав голову к крупу приятеля.
Я подхожу к Белле с ведром корма, и кобыла, подняв голову, издает тихое ржанье – особое приветствие, которое лошадь приберегает для любимой хозяйки.
– Привет, мои милые, – здороваюсь я, открывая ворота. Белла тяжелой поступью плетется ко мне и сует голову в ведро, которое я еще не успела поставить на землю. Барни, мельком глянув на меня, снова погружается в дремоту. Мешанка из отрубей его не привлекает. Они с Беллой идеальная пара, ни дать ни взять Джек и миссис Спрэт.
Белла приступает к еде, а я достаю из кармана скребницу и провожу по ее бокам. Пальцами распутываю несколько колтунов на хвосте. Белла не удостаивает меня вниманием и, доев отруби, долго вылизывает пустое ведро. Глаза кобылы крепко зажмурены. Покончив с любимым занятием, она вытаскивает голову из ведра и смотрит на меня. Потом лижет пахнущую отрубями руку и бредет к своему другу Барни.
Я направляюсь к выходу и замечаю Джуди, которая идет в нашу сторону. Она спотыкается о скользкий ком грязи.
– Ух ты! – пыхтит она, сосредоточенно оглядываясь, и тут же снова спотыкается. Перед загоном Джуди резко тормозит, поправляет на носу очки и упирается руками в бока. Она косит глазом, хотя солнце светит у нее за спиной, пробиваясь лучами сквозь волосы, которые напоминают ореол из стальной стружки.
– Я, пожалуй, поеду, ладно?
– Что еще нужно сделать? Приготовить еду на вечер?
– Все уже готово, остается только раздать корм лошадям.
– Спасибо, Джуди, ты просто золото.
– Вот еще, скажешь! – Она поворачивается, намереваясь уйти.
– Послушай, Джуди, когда ты в последний раз навещала Мэйзи?
– Только что. Она хандрит, так что можешь не беспокоиться.
– Как ты сказала?
– Мэйзи очень привязана к Дэну, а его рядом нет.
Вид у меня явно растерянный, и Джуди продолжает свою мысль:
– Однако животные сами знают, что делать в подобных случаях. Но на всякий случай заглядывай к ней каждый час. Кстати, ты умеешь пользоваться веб-камерой?
– К сожалению, нет, – честно признаюсь я.
– Настрой телевизор на третий канал, а потом нажми клавишу «ввод» на большом дистанционном пульте.
– Вроде ничего заумного.
– Да уж, не нейрохирургия, – хмыкает Джуди и уходит.
Я морщусь, опасаясь, что Джуди меня сглазила и накликала беду. Из собственного опыта знаю, что подобные заверения всегда бывают предвестниками катастрофы.
Через полчаса Джуди уезжает домой, и тут же небо раскалывает вспышка молнии, раздается оглушительный удар грома, и на мою голову выливается океан воды. Ума не приложу, откуда что взялось. Когда я последний раз смотрела на небо, по нему плыли милые пушистые облачка, может, немного тяжеловатые, но ничего не предвещало бури. И вот теперь льет как из ведра. Вернее, это даже не дождь, а смесь дождя с крупными хлопьями снега, которые тают, едва коснувшись земли, и превращаются в хлюпающую грязь. Вязкая жижа под ногами разевает хищную пасть с намерением проглотить мои сапоги, а я мечусь между пастбищем и конюшней, спеша загнать под крышу лошадей, пока они не промокли.
Лошади столпились у ворот, снег уже покрыл их гривы и спины. Животные дрожат и недоумевают, почему я так копаюсь.
Наконец все лошади водворены в конюшню и насухо вытерты. Они мирно жуют сено из люцерны, а я прошу у каждой прощения. Ведь других людей здесь нет, а значит, ответственность за их жизнь полностью лежит на мне. Я высовываю голову на улицу и с обреченным видом смотрю на виднеющуюся вдали карантинную конюшню, где обитает Мэйзи.
И прихожу к выводу, что, прежде чем воспользоваться веб-камерой, нужно лично проверить, как себя чувствует жеребая кобыла. Я хватаю пустой мешок из-под корма и, держа его над головой, выбегаю в бушующую пургу. На полпути к карантинной конюшне ноги разъезжаются, и я машу руками, стараясь сохранить равновесие. Мешок улетает в сторону, окатывая меня водой. Устоять на скользкой земле невозможно, и я с глухим стуком падаю на землю. Слышу, как что-то щелкает в бедре, вскрикиваю от боли и хватаюсь обеими руками за ногу. Пальцы впиваются в мокрую джинсовую ткань. Невыносимая боль пронзает тело, и я уже не знаю, смогу ли подняться и продолжить путь. Потом понимаю, что ждать помощи не от кого, собираюсь с силами и с трудом встаю на ноги. Убедившись, что могу передвигаться, стиснув зубы и преодолевая боль, хромаю дальше. Предательский мешок из-под корма брошен в грязи. Наверняка утром я на нем поскользнусь и сверну себе шею.