От руки такой же мрази погиб брат его жены. Из-за волнения жена разродилась раньше срока. Неправильные роды. Спасти не удалось ни её, ни ребёнка: повитухи лишь беспомощно разводили руками. С тех пор Люк в своём поместье не бывал, ища успокоения в ратных делах.
Постепенно его репутация ярого противника дуэлей дошла аж до первого министра, и Люк с недавнего времени выполнял его личные поручения здесь, в столице, в Лемэсе.
— Пёс министра, что, не хватает духу сразиться честь по чести? — подал голос один из арестованных.
Он игнорировал такие выпады.
Бретёр продолжал:
— Я вызываю тебя на дуэль, слышишь? Только трус откажется! Чего замолк? Голос, собака!
Де Куберте ответил подчёркнуто спокойно, тем самым сильнее раздражая наглеца:
— Зачем? Чтобы ты меня проколол? Не получишь такой радости.
— Если я смогу тебя, пёс, проколоть — значит, всё по-честному. Значит, так угодно Троим.
Капитан подумал, что иные знатные господа в сто раз глупее холопов из его отряда. В сотый раз пришлось разъяснять:
— Чего же тут честного, дурень? Ты только и делаешь, что упражняешься в фехтовании, а у меня хватает и других дел, — он даже не оборачивался, ведя разговор.
— Брось свои дела, научись фехтовать как следует и прими вызов, ты, моль! А ещё носит дворянский титул!
«Только что двоих товарищей убили, а к нему уже вернулась вся наглость. Чем тупее — тем наглее».
— Сержант Тиль, отвесьте пинка благородному господину.
Послышался глухой удар солдатского ботинка.
— Ай! — сразу перескочил на фальцет голос бретёра, — В тебе нет чести, министерский выкормыш!
— Мне плевать!
— Тебя нужно лишить титула! Дворянин без чести — не дворянин!
— Ты и понятия не имеешь о чести, молокосос! Научился эспадой махать, думаешь, всё знаешь? Ещё одно слово, и мои люди по очереди продырявят тебя. Скажем, что сопротивлялся при аресте.
Повеса умолк.
Тюремный стражник открыл им ворота, не задавая никаких вопросов. Люка де Куберте и его команду здесь знали абсолютно все. Порой дважды, а то и трижды в день им случалось пополнять здешних обитателей.
Немного петляния по тёмным коридорам, и отряд остановился у кабинета администрации тюрьмы.
— Писаря кликни, — бросил Люк сидящему за грубым деревянным столом часовому. Тот скрылся в кабинете. Чуть погодя к ним вышел молодой ещё, но сгорбленный сотрудник с увесистой книгой записи вновь прибывших и фонарём в руке:
— Здравствуйте, господин капитан. Сегодня трое? Подходим по очереди, называем себя и преступление, в котором вас обвиняют. Если состоите на воинской службе — полк и роту.
Тиль подтолкнул самого наглого к столу. Бретёр скрестил руки на груди, отставил в сторону правую ногу и надменно произнёс:
— Маркиз де Луз, сын графа де Луза. В чём обвиняют, сам не знаю!
— Дуэль, подстрекательство к дуэли, попытка убийства, возможно, виновен в смерти одного из участников дуэли, — тут же назвал все грехи Люк.
— Его убил де Прии, которого вы так подло истыкали! И то, не убил, а ранил — умер он сам. Вы ведь дадите знать моему отцу, что я арестован? Это у вас не запрещено?…Дуэль теперь преступление! Король сошёл с ума!
— Припишите ещё публичное оскорбление его величества, — добавил капитан.
«А фамилия-то знатная… Надеется, папочка вытащит… Да, да: знакомства, деньги, связи. А ну-ка немного подрежу ему крылья»:
— Де Луз, вы знаете об ответственности за пособничество дуэлянтам?
Задира злобно уставился на него, взгляд выражал одновременно презрение и требование разъяснений. Пришлось разжевать:
— Не просите отца о помощи, если не желаете ему зла. Вы точно окажетесь за решёткой. Если же он попытается подкупить начальника тюрьмы, лагеря, в который вас переведут, или стражу, я брошу сюда и его — не сомневайтесь: подобное уже случалось. Примите наказание достойно, не вредите отцу. Впрочем, можете пропустить мои слова мимо ушей. Если старшего де Луза посадят за пособничество сыну-бретёру, вся столица только об этом и будет говорить. Помню, Де Крюа как-то говорил, что нам на руку огласка.
Спина бретёра перестала быть прямой, как натянутая струна. В позе появилась нервозность: наглец медленно осознавал последствия.
— Тиль, покомандуй за меня. Сдайте их, как положено, потом в казарму и час занятий перед отбоем. А я пойду, пока эти трое тут не расплакались.