А музыка все лилась, пробуждая давно забытые эмоции:
Пообещайте мне любовь
Хоть на мгновение.
Хочу изведать эту боль,
Как откровение.
Я за собой сожгу мосты,
Не зная жалости,
И все прощу, но только ты
Люби, пожалуйста, люби,
Люби, пожалуйста, люби…
— Задумался? — Алена прижалась ко мне пышной грудью, заставив отвлечься от грустных мыслей. — Или песня зацепила? Хотя я не представляю, как такое может нравиться?
— Почему не может? — поинтересовался я, выплывая из глубин воспоминаний.
— Сплошное нытье, — презрительно сморщила носик девушка. — Три аккорда и жалобный голосок. Не то, что западная музыка. Вот там динамичные зажигательные ритмы.
— То есть, если наше, обязательно дерьмо? — поинтересовался я, стараясь, чтобы в голосе не слишком явно не проскальзывали язвительные нотки.
— Не обязательно, — неохотно признала девушка, — Но в большинстве случаев. К чему эти стенания и переживания? Проще надо быть, наслаждаться жизнью и брать от неё самое лучшее.
Я с научным интересом ученого-исследователя глянул на Алену.
«Похоже передо мной любовно выращенная „перестройщиками“ личинка паразитического „хомо потреблятуса“ и одновременно будущих гламурных телок с надутыми губищами и силиконовыми сиськами».
— И вообще, всё, что создано этими партократами, коммунистами сплошное притворство и лицемерие, — девушка оседлала любимого конька и её понесло. — Сейчас, слава богу, Перестройка и Гласность, все об этом начали говорить. Какой нафиг космос, если вы нормально обуть и одеть людей не можете, серость и убогость во всем. Зато сами жрут из спецраспределителей, пайки получают, шмотки по блату закупают.
Я чуть заметно поморщился. Знала бы ты девочка, кто им на смену придёт. Вам через десяток лет нынешние «партократы» бессребрениками покажутся.
— О крови на руках я вообще молчу. Сотни тысяч невинных людей замочили, — продолжила пламенно обличать пороки коммунистов Алена. — Зато слезливые песенки о дружбе и любви сотнями штампуют. Лицемерие и ложь во всем. Ты фильм «Покаяние» видел? Он, между прочим, два года назад Гран-при на Каннском фестивале получил. А потом у нас «Нику». Там вся правда об этих упырях показана. Вы, как кооператоры, сами должны это понимать. Вас всегда душили, только сейчас немного отпустили вожжи.
— Фильм «Покаяние» технически снят безупречно, — сухо согласился я. — Режиссерская работа отлична — давит на эмоции, нагнетает напряжение с каждой секунды. Актеры играют великолепно. Фильм является гениальным произведением инженеров человеческих душ, призванным сформировать нужные взгляды. Каждая декорация, сцена, реплика, смешивание уродливого гротеска с откровенным фарсом создает нужное впечатление, заставляет негодовать, плакать, пылать гневом. Но если, как говорил Козьма Прутков, зрить в корень, это пропагандисткая подделка, выполняющая политический заказ. Хотя снято действительно талантливо, не спорю.
— Почему, это, подделка да ещё пропагандисткая? — шокированная Алёна даже отодвинулась, перестав напирать грудью.
— Ты когда-нибудь была в комнате с кривыми зеркалами? — вместо ответа спросил я.
— Не была, — пожала плечами девушка, — И что?
— А то, что когда смотришь в такое зеркало, там тоже отражаешься ты, но в искривленном виде. У тебя отрастает горб или появляется зигзагообразная спина, удлиняется лицо, приобретая уродливые гротескные черты, — любезно пояснил я. — То есть зеркало показывает тебя, но полностью искажает реальную картину. Вот с фильмом «Покаяние» та же история. Все проблемы выпячены, гротескно увеличены, уродливо искажены, чтобы вызвать у людей требуемые чувства. Задача — пробудить у зрителя гнев, создать ощущение о всемогущем зле, которое нас окружает, уродливо выпятить человеческие трагедии, и внушить ложное чувство о коллективной ответственности и бесчеловечности «власть имущих» — на данный момент коммунистов.
— А они не ответственны за происходящее? — Алёна впилась взглядом в моё лицо, пытаясь уловить реакцию.
— Частично, да, ответственны, — вздохнул я. — Но коммунисты, — как и все остальные люди, разные. Кто-то являлся фанатом и бессребреником, был готов страдать и идти на любые жертвы ради светлого будущего. Кто-то присасывался к власти, ради своих корыстных целей. Проблема в том, что даже я, убежденный противник «красных», признаю — они сделали много хорошего для людей и страны. Бесплатное образование, медицина, отсутствие безработицы и уверенность в завтрашнем дне, доступный отдых, копеечные коммунальные услуги, развитая наука и тяжелая промышленность — дорого стоят. Но в «Покаянии» ни о чем хорошем и намека нет. Режиссер концентрируется на гротескно увеличенном зле, крася всё черным цветом. В этом и состоит пропагандистская задача поставленная ему сверху. И актеров подобрал таких же, идейных антисоветчиков и бандитов. Другие бы в этой муре так убедительно не сыграли. Чтобы ты знала, первоначально роль Торнике Аравидзе, играл Гела Абахидзе. Восемнадцатого ноября восемьдесят третьего года, когда фильм был уже снят, его арестовали за попытку угона самолета в Турцию и впоследствии расстреляли. Пришлось срочно искать другого актера и переснимать все эпизоды с Гелой. Уверен, через лет двадцать об этой пропагандисткой фигне никто даже не вспомнит, а такие фильмы как «В бой идут одни старики», «Иван Васильевич меняют профессию», «Весна на Заречной улице» будут любить и пересматривать.
— Понятно, — протянула девушка. — Но в чем тогда смысл, если это заказ сверху? Коммунисты сняли разоблачение на самих себя?
— Немного неправильно сформулировано, — невозмутимо поправил я. — Переродившаяся партийная номенклатура и коммунисты — разные по сути понятия. Фильм снят именно первыми, с далеко идущими целями. Впрочем, давай об этом не будем. Лучше поговорим о чем-нибудь другом.
— Давай, — согласилась Алёна. — Расскажи немного о себе.
Песня закончилась, товарищи с девушками начали выплясывать под задорный голосок Ольги Зарубиной «На па-ро-хо-де му-у-зы-ка игра-а-ет, а я одна стою на берегу», я галантно отвел Алёну на место. Девушка потянула меня за руку, вынуждая присесть рядом.
— Я внимательно слушаю, — сообщила она, лукаво блеснув карими глазками.
— Да нечего рассказывать, — пожал я плечами. — Кооператор, тружусь помаленьку. Ещё года три назад был совершенно другим человеком. Но больница и слезы матери заставили взяться за ум. Лучше ты о себе расскажи.
— Так и мне нечего, — передразнила девушка. — Студентка МТИПП. Будущий технолог пищевого производства. По специальности, наверно, работать не буду. Не моё это.
— А поступала зачем? — с любопытством поинтересовался я.
— Папин знакомый посоветовал. Сказал, поможет с поступлением, — бесхитростно ответила Алёна. — Жить в деревне, работать в колхозе не хочу. Шестнадцать лет там прожила, хватит.
— Где работать хочешь?
— Секретаршей к кооператорам пойду, — откровенно ответила девушка. — А там видно будет.
— Понятно, — улыбнулся я.
— Слушай, мы с девчонками на веранде стояли и видели, как вы подъехали. «Чайка» — твоя машина?
— Моя.
— Здорово, — восхитилась Алена. — Раньше на таких большие кремлевские начальники разъезжали, а теперь ты. А сколько ты зарабатываешь? Валька рассказывала что вы — миллионеры.
«Вальке надо язык вырвать, чтобы не болтала лишнего. Поговорю с Ашотом, пусть сделает внушение подруге», — сделал мысленную пометку я. Времена сейчас по сравнению с девяностыми относительно спокойные. Но всякая уголовная плесень во время Перестройки и кооперативного движения уже начала проявлять себя. И болтовня среди студенток о кооператорах-миллионерах, может дойти до начинающих молодых отморозков или матерых бандитов, желающих быстро разбогатеть.
— Нормально. На бедность не жалуюсь, — дипломатично ответил я.
Дешевыми понтами не страдал и производить впечатление огромными цифрами не собирался, из пубертатного возраста, когда возникает желание покрасоваться перед девками, давно вышел. Но и говорить, что нищ как церковная мысль, после того как меня видели выходящим из «чайки» и опытным женским глазом оценили надетые шмотки было глупо.