Семерчуку было неприятно дебатировать этот вопрос, и он спросил:
– А откуда узнали в обкоме о Матвееве?
– Кто-то из студентов настучал.
– Не знаешь кто?
– Нет. На лекции присутствовало более ста человек. Вчера он имел беседу с инструктором из отдела науки. Говорит, – подумал, что наступила гласность, все можно говорить.
– Гласность не должна проявляться в критике партии. Так мы ее распылим. Были и у нас ошибки, но всегда партия их признавала и исправляла. Да, что я тебе рассказываю. Ты ж сам преподаешь историю партии, лучше меня знаешь. Что ему за это грозит?
– Не знаю. Не приняли окончательного решения. Выгонят из института, – прощай наука. На диссертации можно поставить крест.
– А с кем ты разговаривал?
– С инструктором. Как его фамилия? Ну, такой – морда, как интеллектуального бегемота, прическа кучерявая, как у барана и упитанность, как у хорошего поросенка… Его фамилия…
– Ну, у тебя и сравнения? Понял кто. Я в понедельник с ним поговорю, постараюсь уладить все. Скажи ему, чтобы в следующий раз был осторожней. А что он сам не пришел ко мне?
– Ты сам знаешь о непростых отношениях с ним. Он к тебе сам не придет. И ты ему не говори, что я просил тебя за него.
Семерчук согласно кивнул – с Матвеевым у него сложные отношения. Но надо было показать свое новое положение, которое позволяет решать некоторые щекотливые дела. Но Семерчук про себя решил, что пока он не утвержден на новую должность, надо быть осторожнее, и он не будет говорить с инструктором из отдела науки, – что будет, то и будет с Матвеевым, но твердо пообещал Милюку:
– Послезавтра постараюсь переговорить с тем инструктором, – и добавил на всякий случай, – но сам понимаешь, меня могут не послушать.
– Ты постарайся. Я пойду.
– Да. Извини, что дольше не могу с тобой говорить. Дел много.
Но Матвеев не успел уйти. В дверь без стука вошел Севрюков – работник горкома партии. Он уже видел Семерчука раньше, поэтому, не здороваясь с ним, сразу же обратился к Милюку:
– Сколько тебя ждать? Ты ж сказал на минуту.
– Давно не виделись. Разговорились. – Виновато оправдывался Милюк.
– А кто еще ждет? – Спросил Семерчук.
– Да, все, с кем ты учился или помнишь по институту.
– Так пусть они заходят сюда, чего стесняются. Я всегда рад встрече со старыми друзьями.
– Пойдем с нами, и встретишься с ними.
– А куда собираетесь идти?
– В кафе «Театральное». Рядом с обкомом. Пойдешь с нами?
– Неудобно после такого совещания. Говорил о борьбе с пьянством и сразу после сухого призыва с трибуны, в кабак. Некрасиво. Хотелось бы встретиться с ребятами. Давно не видел.
– Решай быстрей, а то мы идем.
– Может, в другое место, а не «Театральное»?
– Куда? Предлагай!
– Подальше от обкома.
– Пойдем в «Ветеран» или «Галинку»?
– Давай лучше в «Галинку». Рядом с моим домом и подальше отсюда.
– Это ж рядом с горкомом. А я там работаю. Но мы не стесняемся. Туда забегаем. Мы, с Виктором пошли, а ты не задерживайся. Пять минут на сборы.
– Подождите меня у входа. Я сейчас соберусь.
Севрюков с Матвеевым ушли. Семерчук быстро побросал бумаги в портфель, с которыми хотел поработать дома, и приготовился к уходу. Но в это время осторожно приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул Попов, – инструктор его отдела.
– Что нужно, Владимир Николаевич? – Недовольно спросил Семерчук.
Попов был старше его лет на пятнадцать. Старый партийный волк, прошедший хорошую комсомольскую школу выживания. Жизнь в ней заключалась в том, что слабых, то есть ниже себя по должности и по положению, надо или не замечать, или беспощадно давить, размазывая, что называется по стенке, а перед высшими начальством лебезить. Все это делалось под прикрытием добродушной, дружеской улыбки. Только опытный человек мог определить его подлую сущность. Может быть, из-за этих внутренних качеств он не вырос по служебной лестнице. Руководству очень нужны такие исполнители – кого-то раздавить, а кого-то облизать. Попов понимал, что ему по возрасту повышение не светит, и писал диссертацию на экономическую тему, хотя не проработал на производстве ни одного дня.
– Я вчера не успел вам сказать, что секретарь дал мне задание по проверке Литвякова. – Осторожно произнес Попов, пытливо вглядываясь в своего молодого начальника.
Руки Семерчука, клавшие бумаги в портфель замерли – сработало его сообщение первому о Литвякове. Началась раскрутка по выживанию его из обкома. Что ж, пусть будет так! Независимые суждения, иногда проскальзывающие в речах Литвякова, ему не нравились. Но не он инициатор удаления из партийных структур Литвякова, а более высшее начальство. Это хорошо. Он остается в стороне от этого дела.