Кому она нужна, моя голодовка. Но нет, это уже «дело чести». А пользы-то реальной никакой. Как было бы здорово все-таки, если бы я ел, а никто вокруг об этом не знал… И тут меня просто подкинуло. Да ведь все элементарно, как репа. Только такой дебил, как я, мог столько времени потратить на эту детсадовскую задачку. Перед глазами стояла готовая схема: бери детали и паяй.
Я даже забыл на минутку, где я, и решил срочно позвонить Эльке. Она ни черта, конечно, не поймет, но зато честно порадуется со мной на пару. И хотя она будет далеко, на том конце провода, я буду знать, как смешно она морщит от удовольствия свою кнопку-нос. Во всяком случае, я сумею втолковать ей, что я изобрел, как сделать ее талию еще тоньше.
Но я не дома. Тут никому ничего лучше не рассказывать. И все же…
Я встал, достал ручку и общую тетрадь, вышел в коридор, уселся там прямо на пол и принялся рисовать. А схемка-то выходит вовсе не такая простая, как мне показалось сначала. Но выполнимая. Даже в нынешних ублюдочных условиях. Мысли мои подгонял так и не сосчитанный пельмень, следовавший за двести шестнадцатым.
Меня немного трясло от возбуждения. И зрение стало каким-то особенным: далекие предметы кажутся ближе, а тетрадка, на которой я выводил свои каракули, казалось, была очень далеко. И рука моя с авторучкой, соответственно, стала невообразимо длинной. Я с трудом ворочал этой рукой-бревном, зато голова работала с предельной ясностью. Единственное, чего я боялся, что не успею перенести на бумагу все, что пока так четко стоит перед внутренним взором.
Но я успел. Посмотрел напоследок схему, кое-что поправил, и убедившись, что завтра сумею разобрать все, пошел к постели. Но не дошел. Вернулся и принялся составлять список Зонову. В нем оказалось ни много ни мало триста двадцать два наименования. Три первых: паяльник, олово, канифоль; остальное — блоки и отдельные детали. Слава богу, почти без дефицита. И объем невеликий.
Закончив список, вернулся в комнату, лег и мгновенно, не раздевшись, уснул. Снилось как всегда.
Когда четверо солдатиков под предводительством Зонова в самом начале обеда втащили в коридор ящик с приборами, инструментами и деталями, я в гордом одиночестве валялся на койке и продолжал на собственной шкуре постигать мудрость старых революционеров; оказывается, вовсе не так уж трудно не двигаться, экономя энергию, нужно просто дойти до определенной кондиции. Вот двигаться — это сложнее.
Зонов подошел к кровати и спросил с таким видом, будто ответ его ничуть не интересует:
— Долго еще дурака валять будете?
— А вы?
— Чего вы добиваетесь?
— Освобождения. Вы знаете.
— Срок вашей командировки не истек.
— Это не командировка — это тюрьма.
— Если вы такой специалист по тюрьмам, вы должны знать и что такое принудительное кормление.
— Ну тут-то вы загнули, — попытался я усмехнуться понаглее, но ухмылочка, по-моему, вышла какая-то скорбная, — не может у вас быть таких полномочий.
Зонов наклонился, и я заметил, что лысина его покрыта большими блеклыми веснушками. Прямо мне в ухо негромко, но отчетливо он сказал:
— Есть у меня такие полномочия. И другие — тоже. Если понадобится, я вас и убить могу. — Он резко выпрямился и пошел к двери.
Я ему поверил.
…В лаборатории № 2, где мы определились, было душно от плотной смеси табачного дыма и испарений канифоли. Жора чертыхался и ныл: «Хоть бы не темнил, сказал, чего делаем, а то ж ведь ни за грош здоровье гроблю…» Но я только подгонял его, как ленивого подмастерья, да повторял изредка: «Скорее соберем, скорее отсюда выберемся».
К четырем утра в общих чертах установка была готова. К этому моменту мы с Жорой остались одни: ушли спать ребята, возившиеся с синтезом шаровой молнии, ушел и мрачный физиолог, ежечасно берущий у себя кровь из вены для каких-то мрачных анализов.
— Давай посидим напоследок и начнем. — Я сел на пол, и прислонившись спиной к стене, закрыл глаза. Под веками жгло, на щеки выкатилось по слезинке. Как я себя чувствовал? Так, как если бы я изобрел реактивный двигатель, наспех сляпал примитивную ракету и, без всяких испытаний, без Белок и без Стрелок, решил немедленно запустить себя на Луну.
Жора присел рядом на корточки и доверительно спросил:
— На дорожку сидим, да? Сразу домой или только через забор? — Он явно решил, что мы соорудили, как минимум, средство нуль-транспортировки. Ох и разочаруется же он, бедолага.
Собрав остатки воли, я пристегнул к запястью ремешки, клеммы прикрепил к икрам, положил в рот пятак, припаянный в качестве электрода к концу изолированного провода, мысленно перекрестился и крутанул рукоятку реле времени.
Эти две с половиной минуты я и по сию пору вспоминаю как одно из самых отвратительных событий моей жизни. Был бы я медиком, мне, возможно, было бы легче, ведь им со студенческой скамьи внушают, что нет на свете ничего благороднее, чем экспериментировать на собственном организме. Во имя и во славу. Но я-то — технарь. И чувство гордости не переполнило меня, когда я обнаружил, что по всему моему телу растут зубы, и каждый из них изрядно ноет. Гортань пересохла, в висках стучало, в ушах, пробиваясь через ватные пробки, гудел шмелиный рой… Я уже набрал в легкие воздуха, чтобы от души заорать, как вдруг все прекратилось, и я впал в эйфорию. Я был счастлив. И СЫТ.
Жора глядел на меня во все глаза. Глуповато хихикая, я привстал, потом снова сел. Потом опять встал и прошелся по лаборатории, боясь взлететь.
— Кажется, вышло, — сообщил я. — Все, Жора, конец войнам и революциям, я теперь, как Иисус, всех накормлю. Отныне человек сможет пополнять энергетический запас тела непосредственно из электрической сети.
— И как же нам это поможет выбраться отсюда? — подозрительно и даже чуть угрожающе спросил прагматик Жора, явно не просекая глобальности происшедшего.
— Голодовка! — вскричал я, несколько переигрывая в убедительности. — Все та же голодовка! Мы устроим супер-голодовку: мы не будем есть месяц, два, три, и рано или поздно нас отсюда выпустят.
— Тьфу ты, — рассердился Жора, — знал бы, ни за что бы тебе не помогал. Вот уж точно, «сытый голодному не товарищ». Сдвинулся ты, что ли, на почве жратвы?
— Ты — свидетель рождения великого открытия. И в такую минуту болтаешь такую чушь.
— Ладно, Славик, — сказал он примирительно, почесав затылок. — Как-нибудь мы эту штуку приспособим. Слушай, — он озаренно уставился на меня, — а если частоту сменить или еще чего-нибудь, напряжение, например, может быть, из электричества не только еда, но и питье может получиться? Алкоголь. Вот тогда тебе благодарное человечество точно памятник поставит. Точнее, нам поставит.
Ну что ему — дураку — объяснишь?
III
Я понимал, что затея моя не выдерживает и самой мягкой критики. Но выбора не было. Теперь мы голодали втроем — я, Жора и Сан Саныч. «Электропитание» не могло, конечно, полностью заменить нормальную пищу. Происходила только энергетическая поддержка организма, а чувствовал я себя неважно — болел желудок, часто кружилась голова. Но хоть как-то чувствовал.
Зонов заметно нервничал. Но к обещанному «принудительному кормлению» пока не прибегал. Майор Юра вел с нами душеспасительные беседы, сам же при этом с аппетитом ел, спал, блаженно похрапывая, отдыхал, короче, на всю катушку, и ни на что не жаловался.
Население НИИ ДУРА тем временем разделилось на несколько стабильных «семеек» (говоря языком «зоны»), со своими укладами и своими тайнами. Я часто замечал, что, когда подхожу к оживленно беседующей кучке «дураков», разговор их становится каким-то уж очень неопределенным. Или смолкает вовсе. Хотя я, вообще-то, был в несколько более привилегированном положении — я был мучеником за общую идею, идею освобождения.
Безделье — как сумерки: всех красит в серый цвет. Мне кажется, большинство «дураков» уже напрочь забыло, что они — интеллигенция. Перед сном Юра командирским голосом сообщал: «Вот еще день прошел!» И остальные, поддерживая старый солдатский ритуал, с энтузиазмом, хором отвечали: «Ну и хрен с ним!»