— Это моя краска! Я ее здесь утром спрятал. Сильно сказал, убедительно.
Потом мужик заботливо взял баночку правой рукой, рейки левой — и пошел, пошел к своему участку.
Виря и Телевизор стояли и ошеломленно смотрели ему вслед.
— Кто это? — спросил Виря.
— Не знаю, — хрипловато пробормотал Телевизор. — Я в него мыслью плюнул. Про хулигана.
— Чего хрипишь? — спросил Виря.
— Горло обжег, — ответил Телевизор.
— Чем?
— Чем, чем… Серой. Я думал, она разбавленная, а она оказалась неразбавленная. Обжег горло.
— Нечего в рабочее время серу жрать. А ну узнай, что он сейчас думает.
Телевизор сосредоточился.
— Свой забор покрашу, табуретку и еще на дверь в казарме хватит, — изрек он.
— Так. Но кто же это? Телевизор поднял палец кверху.
— Я знаю! — торжественно сказал он. — Это прапорщик.
— О-о! — возопил вампир Виря. — Ну почему я такой невезучий?!
И снова двум посланцам потустороннего мира пришлось договариваться. Правда, теперь это было сложнее, так как клиент у обоих оказался один и тот же.
— Он должен был перевернуть баночку, понимаешь? — волновался Виря. — Перевернуть или разбить, но не забрать! Это входит в противоречие с инструкцией Упрглаввампира.
— Что ты паникуешь, как русалка какая?! — возмутился Телевизор. — Нашел противоречие. Заманим, запугаем, доведем до такого состояния, что сам банку отдаст, сам перевернет и забудет, как вообще что-то забирать. Да еще попутно душу мне за просто так подарит. Зачем она ему?
«В самом деле, — подумал Виря, — перевернул, не перевернул… ерунда какая. И кто это там насочинял, интересно?..»
Тем временем прапорщик Афонькин уже направлялся домой.
— Ну что, погнали? — спросил Телевизор.
— Угу… — промычал Виря. — Погнали. Внушай!
В ту же минуту прапорщик Афонькин увидел солдат — рядовых Черткова и Совенко, находящихся в самовольной отлучке.
Выбравшись из пещеры наружу, прапорщик, еле передвигая ноги, поплелся домой. Вроде все вокруг было знакомо, и мимо этого обрыва он проходил тысячу раз, но никогда бы не предположил, что именно здесь с ним случится такое.
Что с ним произошло, прапорщик не понимал, однако некоторые мысли все-таки бродили в его обалдевшем от страха сознании.
«То ли органы проверяют, то ли заграничные спецслужбы вербуют», — решил прапорщик уже на подходе к своей парадной.
В лифте он длинно выругался, и ему малость полегчало, хотя ноги все равно были ватными.
Жена, открывшая дверь, строго оглядела Афонькина и, не сказав ни слова, ушла на кухню. Во все двери она входила и выходила только боком. Таков был ее стиль жизни.
Прапорщик трясущимися руками снял сапоги, форму и повесил на крючок, где по традиции висели только его вещи. Надел пижаму и пошел на кухню, собираясь поведать о случившемся жене.
— Мариша! — негромко позвал он ее.
— Чего? — откликнулась она, находясь к нему боком. Глаз от работы она не отрывала. Филя хотел было уже открыть рот для рассказа, но тут его осенила одна мысль. Он встал, повернул жену к себе лицом и, строго смотря ей в глаза, спросил:
— Где была час назад?
Мариша часто заморгала глазами и уверенно прошептала:
— Дома.
— Хрю-хрю! — вдруг неожиданно сказал Филя и встряхнул жену за плечи. — Узнаешь?
— Болен ты, что ли? Или дурачишься, — жена попыталась убрать Филины руки, но не тут-то было.
— Сама ты больная. Хвост показывай! — гневно сказал Афонькин и нахмурил брови. — Показывай!
Жена положила руку на его лоб и покачала головой.
— Устал ты сегодня, Филя. Идем, я тебя в постельку уложу.
Афонькин сразу обмяк после этих слов. Ему стало жалко себя, и он плаксивым голосом сказал:
— Идем, идем, Мариша. И правда, устал я сегодня. Историю эту он решил рассказать завтра утром, на свежую голову. Но сегодня на всякий случай спросил:
— Ты случаем с птеродактилем не спуталась? С летучим-то ящером…
— Нет, нет, Филенька, — сказала Мариша, наклонилась к мужниному лицу и втянула носом воздух. — Не пил вроде… — медленно произнесла она и укрыла Афонькина одеялом. Затем погасила свет и по обыкновению боком вышла из комнаты.
Прапорщик уснул моментально. Снов он никогда не видел, не увидел бы и сегодня, но вдруг чья-то холодная рука дернула его за плечо.
— Вставай, Афонькин.
— А? — Прапорщик резко подскочил. — Тревога?
— Нет, нет, дурашка ты улыбчивая, — дружески сказал голос незнакомца, который предлагал Афонькину «испанский сапог».
Прапорщик узнал этот голос и понял, что приключения его не окончились. Бешено заколотилось сердце. Он встал и, ведомый незнакомцем, пошел к себе на кухню. Когда он проходил мимо комнаты, где Мариша смотрела телевизор, то решил позвать ее, но чужак, как бы угадывая его мысли, сквозь зубы произнес:
— Я те позову. Я те голову откушу!
Когда они уже входили на кухню, Филя услышал, как из телевизора кричали:
— Корадо, соглашайтесь!
— Нет, я вышел из игры! Голоса становились все громче.
— Адвокат Теразини не дремлет!
— Нет!
— Последний раз прошу!
— Нет!
— Ну, тогда я пошел, — вдруг неожиданно спокойно сказал один из спорящих.
— Ну, тогда я согласен, — также спокойно ответил другой.
Дверь кухни закрылась. На улице было уже совсем темно. Как всегда, не горел уличный фонарь. Афонькин потрогал пуговицу своей пижамы и осторожно спросил в темноту:
— А почему на кухне?
— Секрет фирмы, — сосредоточенно ответил чужак и подтолкнул Филю к табуретке. — Садись!
— А какая у вас фирма? — безнадежно спросил прапорщик и сел на непокрашенный табурет.
— Расслабься! — сказал незнакомец и начал делать какие-то движения руками у прапорщика под носом.
— Больно? — осведомился Афонькин, расслабляясь.
— Нет, приятно, — мучитель подождал несколько секунд, а потом жестко произнес: — Отключись!
Афонькин закрыл глаза. Руки и ноги как будто больше не принадлежали ему. По телу пробежали горячие и колючие струйки. Афонькин увидел себя со стороны. Но не здесь, не на кухне.
Он стоял у подножья какого-то холма и смотрел на небо. В небе, над его головой пролетала стая птеродактилей. Они спешили на юг, в теплые края. Вдруг один из них отделился, приблизился к Афонькину и, как хорошему знакомому, помахал крыльями так, как это сделал бы самолет.
, — Узнал-таки, — прошептал прапорщик и вытер рукой влажные глаза.
Знакомый птеродактиль вернулся к своим. Скоро стая летающих ящеров скрылась из вида, а Афонькин все стоял и, как завороженный, махал им вслед рукой.
Вдруг сверху, свистя и дребезжа, спустился космический корабль, похожий на солдатскую миску. Из него выбежали инопланетяне в генеральских погонах и силой затащили к себе на посудину. Афонькин сначала хотел отдать честь, но вспомнил, что на нем пижама, и передумал.
Для начала прапорщика провели между рядов инопланетян, которые все как один были в серебристых одеждах с генеральскими погонами на плечах. Они трижды прокричали «Ура!» и предложили дорогому гостю вместе отобедать. Но тут, как будто из-под земли, появился рядовой Майсурадзе с кинжалом в руке. Он кинулся на прапорщика, неистово крича:
— За-рэ-жу! Глазы ви-колю!!!
Афонькин испуганно замахал руками и завопил что было сил:
— Генералы! Помогите!
— Мы не генералы! — хором ответили генералы и исчезли.
Афонькин остался один на один с Майсурадзе. Тогда он побежал со всех ног, побежал, побежал, но увидел впереди тупик и…
Картинка неожиданно сменилась, и Афонькин увидел себя на берегу моря. На этот раз он был уже в плавках, а не в пижаме. Красивая длинноногая девушка в открытом купальнике терла ему спину мочалкой. Другая, похожая на машинистку Зину, работавшую в штабе, медленно маршировала вдоль берега и задумчиво твердила себе под нос: