Вспомним, Назаров искал своего Натти Бампо. Не нашел ли он его в Андрее Соколове? Ведь не случайно от идеи активного переустройства мира Назаров пришел к другой идее — идее «писателя-поводыря» по Будущему. Он, пытаясь понять Будущее, призывает человечество быть разумным — «без условностей и оговорок, которые позволяем себе в стенах своего дома…»
Этические и философские проблемы туго завязаны в творчестве Назарова в один узел. Но борьба за жизнь, не омраченную бедами, борьба за торжество человеческого разума — вот основная веха для творчества Назарова-фантаста.
Коротко скажу о самой сильной, нa мой взгляд, стороне его литературного мастерства. Лично я давно убедился, что писатель, вышедший из крестьянской среды, чувствует себя, как рыба в воде, в диалогах, вообще в разговорной речи. Примеров приводить не буду, они, как говорится, у всех на языке, особенно у искушенного в литературе читателя… Вот и Вячеслав Назаров. По-моему, он особенно силен в прорисовке характеров посредством прямой речи. У него каждый из персонажей, благодаря своему разговорному языку, отличается от других.
«— А вы очень красивы, Джой. Почему вы не выходите замуж, а?
— Потому что вы… имели неосторожность родиться на тридцать лет раньше меня. Больше вопросов нет?
— Сдаюсь, сдаюсь, Джой, я в полном нокауте. Ответ так же крепок, как и ваш кофе.
— Я постараюсь, чтобы кофе был еще крепче…»
Внешне это выглядит легким трёпом шефа с научной сотрудницей. Всего несколько строк. Но в них рельефно проступают и характер, и интеллект молодой женщины. Это как бы микросюжет в сюжете повести, и читатель невольно ждет дальнейшего его развития.
…Держу в руках последнюю книгу Вячеслава Назарова. Он прожил после операции около пяти лет. Многое успел сделать и в этот короткий срок, еще больше осталось в замыслах, не успело воплотиться в дела. Но и то, что им выдано на-гора в свои почти 42 года, достойно всяческого уважения. Он был из той категории русских писателей, которых издавна в нашей литературе почему-то принято считать немного наивными, слишком доверчивыми простаками. И только после того, как их не станет, мы вдруг начинаем понимать, что с их уходом от нас мы потеряли нечто большее: вакуум, созданный их отсутствием, почему-то не заполняется.
Если творческую зрелость позволительно, как и человеческую жизнь, делить на определенные периоды, то назовем этот срок, в который только-только вступал Вячеслав Назаров, юностью творческой зрелости… Рано, очень рано ушел из жизни этот незаурядный человек.
А книги его остались с нами, они живут, они работают на наше время. Вот она передо мной, его последняя книга, на ее черной обложке вместо названия оттиснуто: «Вячеслав Назаров». И все. И этого, конечно, достаточно. Многое в этой книге я читал с волнением, с комком в горле, вот как, например, эти его стихи:
Сергей Кошелев
«Великое сказание» продолжается
Книги Джона Роналда Роэла Толкина (1892–1973) сравнительно недавно нашли дорогу к нашим читателям: в 1976 году появился русский перевод сказки для детей «Хоббит», в 1980 году журнал «Химия и жизнь» опубликовал притчу «Лист работы Мелкина», а в 1982 году «Детская литература» начала издание монументального романа «Властелин Колец», правда, до сих пор в свет вышел лишь один первый том [33].
Имя Толкина — одно из самых заметных в английской литературе середины XX века. «Феномен Толкина», «феномен «Властелина Колец» — такими выражениями пестрели критические отзывы после выхода в свет романа, все тома которого составили в общей сложности около полутора тысяч страниц. Книга, чей сказочный сюжет, казалось, указывал прямой путь к молодым читателям, побила все рекорды популярности среди взрослых, тираж ее достиг астрономических цифр. Ее читали, по словам одного критика, «дети и академики, хиппи и домохозяйки», выходили ее «пиратские» издания, перевели книгу почти на двадцать языков. В США шел настоящий «толкиновский бум».
Шумихи было предостаточно. Но когда она улеглась, стало ясно, что «Властелин Колец» — не однодневка. Ныне это одна из известнейших книг середины века с прочно закрепившейся репутацией классики. Конечно, нельзя оценивать любое художественное произведение лишь на основе многомиллионных тиражей. И в случае с романом Толкина прислушаться к определению «феноменальный» заставляют прежде всего свойства самой книги: постановка в ней актуальных философских и моральных проблем, продиктованных современным кризисом капиталистического общества, и необыкновенная свежесть, яркость восприятия и изображения. «Вымыть окна» призывал писатель современников, увидеть мир без тусклой дымки банальности, «взглянуть на зелень, заново поразиться… синему, желтому, красному… встретиться с кентавром и драконом, а потом… неожиданно узреть, подобно древним пастухам, овец, псов, лошадей — и волков» [34]. За этими словами — целая программа исцеления больной современности, развернутая в эссе «О волшебных сказках», эстетическом манифесте Толкина.
Болезнь, считает он заключена в «присвоении» — привычной для современного сознания стандартизации вещного мира на основе утилитарного «знания». «Присвоенные» вещи банальны и неинтересны: «Мы говорим, что знаем их. Они когда-то привлекли нас своим блеском, цветом, формой, и мы их заграбастали, заперли под замок и перестали на них смотреть». Расплата за такое присвоение — восприятие мира как скучного и бессмысленного. Лишь отбросив «знание» собственника и отдавшись воображению, человек может увидеть не просто овец — животных, полезных мясом и шерстью, и не просто волков — вредных конкурентов в потреблении овец, но разглядеть во всем этом некую моральную значимость. А ведь выход к моральным ценностям уже означает прорыв бессмысленности.
Волшебные сказки всех народов показывают, что человечество с самых древних времен творило такой аксиологически окрашенный образ мира. Следуя «путями древних пастухов», человек XX века тоже может в воображении встретиться с самим собой — кентавром, физическое естество которого срослось с духовным в двуединое целое, или увидеть трубу военного завода огнедышащим драконом. Для здравомыслящих утилитаристов это будет болезненной фантазией, галлюцинацией, стоящей на грани умственного расстройства. Для Толкина же такая фантазия — естественная деятельность человека, а волшебная сказка, воплощающая ее образы, высшая, наиболее действенная и оздоровляющая форма искусства.
Во «Властелине Колец» колорит волшебной сказки очень интенсивен. Средиземье, где протекает действие книги, — «странный мир», утонувший, как тридесятое царство, в безднах своего неизмеримо давнего Третьего Века. Перед читателем разворачиваются волшебные странствия и эпические битвы света и тьмы. Появляются хоббиты — «полумерки» (в русском переводе — «невысоклики»), детски непосредственные и мужественно стойкие существа. Зловеще пронизывает пространство огненное око Властелина Колец, а его рука, как мрачная тень, проносится над землей, ища схватить, связать, овладеть. Противоборствуют кошмарный Мордор, где никогда не выглядывает солнце и не растет трава, и светлый Кветлориен, страна эльфов, где чувствуешь себя, «будто живешь в песне».
Но, погружаясь в сказочную историю борьбы за Кольцо Всевластья, читатель постоянно ощущает, что в книге подняты вопросы и для него близкие и жгучие, может быть, впервые осознает, как они важны для современности и для него лично. Милитаризм, авторитарность, сциентизм, экологический кризис, изменения структуры личности в развитом капиталистическом обществе — совсем не сказочные проблемы, и именно они (вместе со многими другими) образуют сложный идейный комплекс «Властелина Колец».
Причудливый мир романа во многом определяется действительностью эпохи общего кризиса капитализма и начавшимся несколько ранее кризисом буржуазной философии. Позитивизм с его апологией науки, верой в автоматический прогресс нравственности, сопутствующий материальному и техническому прогрессу, с представлением о человеке как законном властителе природы, оказался несостоятельным. Новая картина мира, создаваемая наукой в результате «революции в естествознании», заставила заново искать место человека во Вселенной, так как его «центральная позиция» была уничтожена. «Чувство коренной бессмыслицы всего на свете, разъедающие мозг сомнения в добрых задатках рода человеческого… и в «благоустройстве» мироздания… — эти смыслоутраты пропитывают воздух буржуазной культуры» [35], — пишет С. И. Великовский в книге, посвященной философам и писателям французского экзистенциализма.
33
Толкин Дж. Р. Р. Хоббит: Пер. Н. Рахмановой. — Л., 1976; Толкин Дж. Р. Р. Лист работы Мелкина: Пер. С. Кошелева. — Химия и жизнь, 1980, № 7; Толкин Дж. Р. Р. Хранители: Пер. А. Кистяковского и В. Муравьева. — М., 1982. В настоящей статье роман цитируется по английскому тексту, но имена (кроме специально оговоренных случаев) даются по переводу А. Кистяковского и В. Муравьева.
34
Теоретические высказывания Толкина взяты из его эссе «О волшебных сказках» (On Fairy Stories — In Tree and leaf, Boston, 1965) и «Беовульф. Чудовища и критики» (Beowulf: The monsters and the critics. — In: Modern writings on major English authors. Indianapolis — N. Y., 1963).