— Бред собачий. — Я отодвинул недоеденный от расстройства шницель.
И тут в дверях появился высокий, худощавый, абсолютно лысый человек. Где-то я его видел раньше. Был он одет в ковбойку, в брезентовые штаны, а на ремне — кобура. Он сразу стал центром внимания. Обведя помещение своими ярко-зелеными глазами, какие бывают у очень рыжих людей (а может быть, он и был рыжим, пока не стал лысым?), он объявил:
— Товарищи ученые. Думаю, все вы жаждете узнать, куда и зачем вы прибыли. — И, выдержав эффектную паузу, закончил: — Следуйте за мной.
— Звать меня Григорий Ефимович, фамилия — Зонов, — представился лысый супермен, когда мы неровной шеренгой выстроились вдоль стены коридора. — Прошу запомнить, Григорий Ефимович Зонов, — повторил он. — Я — заведующий нового отделения АН СССР — Института души и разума, сокращенно — НИИ ДУРА. Я — такой же ученый, как и вы…
— То-то, начальник, у тебя пушка на боку, — ехидно выкрикнул уже знакомый мне писклявый голос, и строй загалдел.
— Тише! — гаркнул майор Юра. — Давайте сперва выслушаем.
Зонов терпеливо дождался тишины.
— Понимаю, вы возмущены. Но считаться со мной вам придется. Сообщить вам я могу немного. Но это — тот минимум, который вы знать обязаны. На сегодняшний день вы — участники крупномасштабного эксперимента. Для чистоты его вы не должны знать ни сути его, ни цели, ни сроков проведения. Но сроки эти согласованы с вашим начальством.
Вот где я его видел! У шефа — с месяц назад. Я еще удивился, чего они так смущенно притихли, когда я заглянул. Заговорщики. Выходит, шеф-то меня элементарно в рабство продал.
— Но позвольте! — вскричал Борис Яковлевич. — Рано или поздно мы ведь все-таки выйдем отсюда. Надеюсь, вы нас не собираетесь… того? «Для чистоты эксперимента?» — испугавшись собственной смелости, он смутился, снял очки и принялся полой пиджака протирать стекла. Но, взгромоздив их на нос, опять обрел уверенность: — И когда мы освободимся, вам придется ответить за эту глупую выходку!
— А может быть, снова тридцать седьмой? — негромко высказал предположение кто-то.
Зонов усмехнулся и провел ладонью по лысине, словно поправляя несуществующую прическу.
— Не будем гадать. В настоящее время вы свободны в своих действиях и передвижении. В пределах территории полигона института, где вы сейчас и находитесь. Питание — трехразовое, бесплатное, смена белья — в банный день, по пятницам. Почтовый ящик во дворе возле двери. Но предупреждаю, письма должны иметь только сугубо личный характер. Конверты не заклеивать. Заклеенные будем жечь. Все. Разговор считаю законченным.
Не обращая внимание на наше возмущение, он направился к выходу. Но на полдороге остановился:
— Да, бумага и писчие принадлежности — у коменданта. И конверты. В неограниченном количестве. Ему же, если кто-то пожелает работать, подавайте заявки на необходимое вам оборудование, приборы, материалы и литературу.
— Работать?.. — загалдел строй. — Издеваетесь? Зонов пожал плечами:
— Мое дело — предложить, фирма у нас богатая.
Когда он ушел, майор Юра, завалившись на койку, заявил:
— Короче, вы, хлопцы, как хотите, а мне это даже нравится. Если с начальством все согласовано, то и думать тут не о чем. Отдохну хоть. Холодильники мои не сгниют без меня. На то они и холодильники.
— Нет, позвольте, — кипятился Рипкин, — мы что же — бараны или крысы подопытные? Нас, выходит, можно вот так просто взять и в клетку запереть? Все мы тут люди, посвятившие жизнь науке. Но не в том, простите, смысле…
— «Богатая контора…» — передразнил Жора. — Мне, к примеру, ускоритель нужен. А он один стоит раз в сто больше всей этой конторы вшивой.
— Вы о чем говорите, мужики? — вмешался я. — Бунтовать надо, шуметь.
— Погодь, — перебил Юра. — У тебя на сколько дней командировка?
— Написано — двенадцать.
— Вот и поживи тут спокойно эти двенадцать дней, а уж там посмотрим, что к чему.
— Да с какой стати?
— А вот с какой, — он постучал себя по правому бедру.
— Бросьте, это же явно маскарад.
— А ты проверь, — посоветовал Жора, глядя на меня невинными глазками молодого кабана. И после паузы добавил: — Институт-то дураков. А кто их, дураков, знает.
— Дуракам закон не писан, — развил мысль Юра, — на дураков не обижаются.
— Дураками-то, по всему, выходим мы, — заметил Борис Яковлевич.
— Вот что, — предложил я, — давайте познакомимся со всеми, попробуем подумать сообща.
— Это верно, — сел на кровати Жора, — глядишь, вместе что-нибудь и сочиним. Кстати, анекдот. Два зека в камере сидят. Скучно. Один другому говорит: «Давай сказки сочинять, я, например, начинаю, а ты продолжаешь». — «Давай». — «Ну, слушай: посадил дед репу… Продолжай». — «А Репа вышел и деда удавил».
Посмеялись. Очень к месту анекдот. Ко времени.
Все тридцать с лишним человек сгрудились в одном конце спального помещения — кто стоял, кто сидел на табуретках и нижних ярусах коек, кто свешивался с верхних ярусов.
— Хлопцы, — начал майор Юра, — так вышло, что меня вы все знаете. А если кто не знает, меня звать Юра. Есть предложение обсудить ситуацию сообща. Давайте говорить по одному, не перебивая. И давайте представляться. Так и познакомимся.
— Можно я? — поднялся одетый в кожаный пиджак и вельветовые штаны щуплый человечек. Я сразу узнал его по голосу — тот самый писклявый шутник. — Мы все хотим знать, зачем мы здесь, так?
— Верно, — вылез Жора, — от нас чего-то хотят. Нужно понять — чего, сделать и — гуляй, Вася.
— Быстро ж нас обломали, — сказал кто-то за моей спиной, и все загомонили.
— Тихо, тихо, хлопцы, — обуздал нас Юра, — дайте сказать человеку, мы ж так до завтра ничего не решим. — Он обернулся к писклявому. — Вы назовитесь, кстати.
— Александр Александрович. Сан Саныч. Я химик. Точнее — биохимик. Заведующий лабораторией. — Он был похож на киноактера Бронислава Брондукова, только тот всегда алкоголиков играет, Сан Саныч же вполне благообразен. — Я считаю так: мы находимся в идиотской ситуации. А значит, и причина идиотская. Мой директор отправляет меня в командировки чаще всего не для дела, а исключительно чтобы от меня отдохнуть. Я же его замучил. Может быть, тут все такие же проныры, как я? Если да, то кое-что тогда вырисовалось бы. Только как это выяснить?
— Проще пареной репы, — заявил Борис Яковлевич. — Поднимите руки те, кто считает себя неугодным своему начальству. — Сказав это, он поправил очки и первым демонстративно вытянул руку. За ним руки подняли практически все.
— Ну вот, — удовлетворенно кивнул Сан Саныч, — компания у нас подобралась прелестная. Значит, так. Сюда сослали «лишних людей» и будут смотреть, какой это даст экономический эффект. Так сказать, экспериментальное подтверждение эффективности сокращения штатов.
— Ерунда, — встал рыжий небритый мужчина. И сел.
— Обоснуйте! — задиристо выкрикнул Сан Саныч. Рыжий снова встал:
— Как подсчитать экономический эффект, если мы все работаем в разных местах, в разных отраслях да еще и не производим никакой конкретной продукции? Да при нашей-то системе. Невозможно. Как специалист заявляю. Я экономист. Павленко. — И снова сел.
— А по-моему, мы торопимся, — свесился сверху голубоглазый парень лет двадцати пяти. — Никуда они не денутся. Сегодня-завтра придется им самим нам все объяснить.
— И что же вы предлагаете? Ждать милости от природы? Долго ждать придется. Меня, простите, зовут Борис Яковлевич, — Рипкин водрузил на нос очки и, скрестив руки на груди, сердито огляделся.
— Есть версия, — распевно прозвучал голос сверху. Стараясь не сесть кому-нибудь на шею, вниз сполз полный моложавый брюнет и втиснулся в ряд сидящих на койке. — Я занимаюсь социологией. Мне кажется, все это, — он по-балетному плавно обвел рукой спальное помещение, — грубый, но занятный социологический эксперимент. Именно социологический. Есть такое понятие — «психология коллектива», один из объектов исследования — так называемые «замкнутые группы». Они встречаются часто — в армии, на кораблях, в местах заключения, в экспедициях… Каков механизм возникновения таких феноменов поведения, как солдатская «дедовщина» или тюремное «паханство»? Каким образом происходит расслоение на лидеров и аутсайдеров? Чем обусловлен характер взаимоотношений — общей культурой? Образованием? Степенью свободы? Условиями быта? Очень интересно понаблюдать, как поведет себя группа лишенных свободы, если это — не балбесы призывного возраста, не уголовники, а зрелые интеллигентные люди. Я думаю, нам нужно ожидать самых неожиданных изменений параметров. Например, если ухудшится качество питания до полной несъедобности, какой будет коллективная реакция? Заставят трудиться — как отреагируем?.. Все это, повторяю, очень занятно.