— Я и не предлагаю никому идти следом,— спокойно возразил Мэгил.— Я предлагаю вам,— он посмотрел на Зула с Акаямой,— остаться у входа на мост, а мы с Тарганом расположимся у второго конца моста, он со своим луком может оказаться весьма кстати. Ну, а что делать дальше, там видно будет.
В пронзительно-синем небе сиял золотой солнечный диск, изливая тепло и свет на мир, раскинувшийся внизу. Настроение было великолепным. Душа пела, и Конан передвигался по мосту едва ли не вприпрыжку.
Стражники у входа, мимо которых он промчался мгновение назад, долго, качая головами и онемев от изумления, смотрели ему вслед. Безногий инвалид с плечами едва ли не шире собственного роста скакал по мосту, как заяц!
— Во дает! — восторженно произнес, наконец, один из них.
— Ничего особенного,— равнодушно пожал плечами его напарник, старавшийся казаться невозмутимым,— попрыгай так с детства, и у тебя руки станут, что твои ноги.
Киммериец видел, какими взглядами провожали его стражники у входных ворот, и, взбежав на мост, остановился, силясь понять, что могло их так удивить. Быстро сообразив, в чем дело, он умерил шаг и ко вторым воротам у входа в Черный Замок подобрался уже, как и подобает любому порядочному инвалиду — чинно и неспешно переваливая свое искалеченное тело.
Здесь тоже стояли двое стражников. Один из них, заметив приближавшегося калеку, встал посреди дороги, перегородив ее своей могучей фигурой и уперев толстенные руки в бока, и насмешливым взглядом уставился на киммерийца.
— Откуда скачешь, сучок обрубленный?— грубо осведомился он и расхохотался раскатистым басом, донельзя довольный своей шуткой.
— Я прибыл иждалеха, шынох,— весьма живописно прошамкал Конан, на редкость удачно изображая беззубого старца,— иж шамого Ашгарда и пошмотреть хошу на жрелише, што шоштоитша в ношь полнолуния.
За щеки и губы киммериец понасовал скрученных жгутом тряпиц и потому отчаянно шепелявил и пришепетывал, словно одновременно с ногами лишился и всех зубов.
— Из Асгарда, говоришь?— озадаченно почесал в затылке стражник.— Далеко! — Он с уважением посмотрел на скорчившегося у его ног калеку, но вдруг улыбнулся, словно обрадовался посетившей его необыкновенно удачной мысли.— Скачи обратно, удалец, здесь и без тебя полно народа! Затопчут!
— Не препяштвуй мне, добрый воин! — плаксиво заканючил Конан.
— Проваливай!— Удачных мыслей больше не приходило в голову. Разговор сразу надоел стражнику, и он решил прекратить его.— Проваливай, говорю! Иначе…— так и не докончив фразы, он вытащил из ножен широкий, но не очень длинный меч и принялся поигрывать им.
— …Инаше поштенная Рогажа будет недовольна,— прошамкал калека, на которого вся эта демонстрация силы, как видно, не произвела должного впечатления.
Во взгляде верзилы промелькнуло недоверие, смешанное с испугом, и Конан подумал, что не ошибся, упомянув о старой колдунье. Он давно уже подметил, что жители города, вплоть до стражи и жрецов, предпочитали даже не упоминать вслух имени ведьмы. К радости растерявшегося стража, из ворот показался жрец, который смиренно произнес:
— Убери свой меч, Морог. Пусть идет. Затх не делает различий между своими детьми!— Верзила облегченно вздохнул и с показным неудовольствием уступил дорогу.— Ты, Морог, лучше проследи, чтобы убогого не затоптали. Пусть наш брат по вере полюбуется на церемонию — сейчас должны казнить осквернителей!
— Тех, что вчера…— начал было говорить стражник, но жрец перебил его.
— Да, сын мой,— в голосе его слышалось прежнее смирение, но в глазах мелькнул злой огонек,— тех, что вчера осмелились бросить вызов власти повелительницы нашей, могущественной Рогазы! Быть может, гость наш сподобится ее милости, и она поставит его на ноги. У тебя есть ноги, несчастный, или ты лишился их? — Он склонил голову и обратился к киммерийцу.
— Ешчь, гошподин! Тольхо не хожат мои ноженьхи! — в смертельной тоске прошамкал Конан и опустил накрытую капюшоном голову на сцепленные руки, и могучие плечи его затряслись, словно от рыданий.
— Укрепись духом, сын мой,— жрец сложил ладони в молитвенном жесте,— и надейся.— Он опустил глаза на сидевшего у его ног калеку и только теперь заметил рукоять секиры, торчавшую едва ли не над головой киммерийца.— Что это у тебя под одеждой, сын мой?
— Ах, швятой отеш, это шобахи! — с горечью вздохнул северянин.
— Что собаки? — не понял жрец.
— Прохлятые жубаштые твари,— объяснил Конан,— они так дошашдают нешашному халехе!
— Откуда ж у тебя такая красивая палка, нищий?— Неясные пока подозрения шевельнулись в голове жреца,— Резная, с серебряной насечкой… С плетеной кожаной петлей на конце…
— Шмотритель Хеврон на пути шуда приютил меня в Шадижаре,— поспешил развеять его сомнения киммериец.— Он подарил мне эту палху. Там ше я ухрепилша в желании жахоншить поломнишество шуда и полушил от него эту одежду.
— Так ты знаком с достойнейшим Хевроном?— искренне удивился жрец, и мысли его тут же перекинулись на другое.
— Да,— скромно ответил он,— ешли можно нажвать жнахомштвом двухдневный отдых в храме.
Объяснения калеки выглядели вполне правдоподобно, и это окончательно успокоило жреца. Верзила же стражник, стоя рядом и слушая их разговор, уже давно переминался с ноги на ногу. Ему не терпелось, распихивая толпу, пробить себе, а заодно и калеке, дорогу к пирамиде, чтобы оказаться поскорее в первых рядах и не пропустить зрелища. Поэтому, как только жрец махнул рукой, он принялся бесцеремонно расталкивать стоявших впереди людей.
— Пропустите убогого! — громко возвещал он.— Дайте пройти паломнику!
Сперва киммериец подивился про себя той безропотности и безразличию, с которым люди сносили бесцеремонные тычки верзилы-стражника, равно как и той легкости, с какой он прокладывал себе путь, но почти сразу припомнил разговор с Мэгилом и тут же уверился в его правоте. Шестой день из несчастных тянули силы, и, похоже, теперь их хватало лишь на то, чтобы тупо наблюдать за происходящим.
Тем не менее, шум, производимый стражником, был услышан, и церемонию, которой Конан не видел, приостановили. Рогаза повернулась и недовольно уставилась на появившегося из-за спин горожан стражника.
— В чем дело, Морог? — грозно спросила она.— Почему осмелился ты прервать священное действо?
— Прошу прощения, повелительница,— потупился он,— но отец Тронг решил испросить для этого нищего калеки твоей милости.
Пока они разговаривали, Конан огляделся по сторонам. Это было обширное пространство, пожалуй, не меньше центральной площади Сура-Зуда. На возвышении перед входом в цитадель легко уместились все полторы сотни пленных воинов-зуагиров и наемников Тефилуса, среди которых киммериец сразу увидел Шома с Нуком. Лица их были мрачны, но глядели почти все с вызовом, и Конан невольно почувствовал уважение к этим людям, которые и на пороге смерти не желали поступиться своей гордостью.
Руки их оставались свободными, но на левой ноге каждого красовался стальной браслет с кольцом, сквозь которое продета была общая цепь. Оба конца цепи крепились к кольцам, вделанным в каменные жезлы толщиной в ногу Конана и высотой локтей в десять. Таких жезлов на возвышении киммериец насчитал десять штук, и расставлены они были по самой его границе.
— Почему ты решил, Тронг, что я удостою его такой чести,— проскрипела тем временем старая образина, и многочисленные зубы и черепки на ожерелье, болтавшемся на морщинистой шее колдуньи, мелодично зазвенели,— ее заслуживает далеко не каждый!— Она подняла вверх длинный кривой палец с отвратительно закрученным спиралью ногтем.
— Полмира прошел он ради этой чести, прибыв из далекого Асгарда,— ответил жрец,— и уважаемый Хеврон направил его сюда, посчитав, что проделать такой путь — подвиг для безногого. Я подумал,— продолжал Тронг,— что если домой он вернется на своих двоих, рассказывая по пути о силе и могуществе Затха, то это принесет нам немалую пользу.— Он склонил голову перед своей безобразной владычицей.— Я готов понести любое наказание, повелительница, если ты сочтешь мой поступок неверным,— смиренно закончил он.