С рук Тайры, движимая магией, взлетела бескрылая и невообразимо милая в общептичьем понимании белоснежная киви. Приит обалдело хмыкнул. Очаровательная малышка с трогательным длинным розовым клювом приземлилась точнехонько на темечко противника и обернулась массивным титанисом, буквально вбивая повелителя эфира в землю мощным клювом. Последним появился парящий в воздухе огромный шар воды. Из него выпрыгнула синяя латимерия, обращаясь в злобного и хищного гайнозавра, длиной в двадцать метров. Цепкие челюсти угрожающе сомкнулись на последнем видимом клочке кожи.
Вся команда буквально на части разрывала тело Эфира, но тот вместо того, чтобы отбиваться безумно хохотал захлебываясь в собственной черной крови.
Приит первым почуял неладное.
— Что-то тут не так, посмотрите на войско, оно не нападает на нас, не пытается его спасти…
— Он смеется! — В ужасе вскинула руку Тайра. — Как тогда, как со мной…
— Отзываем назад фамильяров! Живо! — Поддержал его Веардин, но было уже поздно.
На небе зажглись семь солнц, каждое из которых имело свой собственный цвет спектра. Они прошлись кругом, будто вели хоровод над привычным светилом; потом по очереди проглотили друг друга, пока не стали единым, огромным, раскаленным шаром. Он нависал над горизонтом, будто пытаясь надкусить и так надщербленную земную плоть. Яркое многоцветие затмило солнечный свет, заставляло прикрывать болящие до рези глаза руками.
На этом небеса не успокоились: сквозь космос потекли слепящие потоки чистой энергии и мелкие метеориты стали срываться и падать на землю. Будто неведомый враг пускал одну за другой огненные стрелы. Полыхающий ливень заполонил собою все пространство.
Хотя враг был известен. В Антай прорывалась пятая стихия.
Уже много тысячелетий Эфиру нет прямого хода в цитадель Стихий Антай. Однако он мог действовать через посредников: так называемых темных адептов, коим мутил разум посулами и чернил душу грязными желаниями. Таких нашлось немало, особенно среди коэнов. Порочные сердца открыты эфиру шире других. Появиться во плоти Эфир мог только с помощью невероятной жертвы. Пролитая кровь его наследника могла создать проход в желанный мир. Экт знал о своей миссии с самого рождения и гордился ею. Его земной отец, наполовину рирэш и свалт-алф, а мать – алф-ур и кивалы. В крови Энта смешались все четыре стихии. Кровные родители приняли страшную смерть, чтобы переродить ребенка в эфирово чадо. Сняв кожу с младенца, они укутали его в пропитанную магией эфира кожу сорока жертв. Они искупали его в своей горячей крови и подарили последний вздох его почти мертвым устам.
Энт жил, чтобы умереть и впустить в Антай своего отца. И вот Эфир ломился сквозь щиты на землю, которую так давно жаждал уничтожить. Ведь не будь Антая, не будет и повелителей, а значит, силы стихий вновь на многие тысячелетия будут запечатаны. Тогда настанет время Хаоса. Его время!
Повелители не знали, что над всем Антаем нависли страшные радужные облака. Огненные пики падали вниз, принося смерть и разрушения. Бедствие не пропустило даже самый отдаленный уголок. Повсюду кровь, почва вращалась под ногами как гончарный круг, рушились дома, как будто мир собирался исчезнуть в грохоте и неистовстве. Буйство ужаса, казалось, никогда не прекратится. А огненный шар, что виден абсолютно всем, сорвался вниз и упал в океан. Воды которого закипели. Единый континент треснул и разошелся. В оставшихся храмах отчаянно заголосили служители, загрохотали набаты.
Земля мгновенно иссохла, ничего не осталось. Знакомое солнце закрыто радужной пеленой и более не светило, не отбрасывало тени. Страны перевернулись вверх дном, никто не знал, застанут ли живыми следующий полдень…
Наступал конец света.
Приит и Веардин переглянулись. Они давно отлично сработались и, мысль одну на двоих даже не нужно произносить вслух. Щит, сплетенный из четырех стихий, пока выдерживал восход Эфира в мир. Зато призрачные воины вокруг растаяли. Только черные, дурно пахнущие лужи напоминали и том, что они здесь когда-то были.
Повелитель земли, с трудом поднялся на ноги и, стараясь не обращать внимания на огненный дождь, дернул за рукав стоящего позади, будто соляной столп фамильяра. Тинд вежливо поклонился.