— Это мне уже больше нравится, — кивнула Рамона.
— Давайте поговорим о налогах, — потребовал Йен. — Каковы примерные цифры?
Мистер Макгвайр откинулся на спинку стула с самоуверенным видом.
— При наследстве такого объема, — улыбнулся он и с довольным видом кивнул, — и отсутствии живой супруги налоги должны быть чудовищные, больше пятидесяти процентов. Но благодаря предусмотрительности мистера Хаббарда и нашей квалификации мы выработали план. — Он потряс копией завещания. — Используя кое-какие фонды и иные возможности, мы снизили уровень налогообложения почти до тридцати процентов.
Йену, щелкающему цифры как орехи, не требовался калькулятор. Двадцать миллионов и остаток от чистой ценности активов умершего минус тридцать процентов составят приблизительно четырнадцать миллионов. Сорок процентов из них полагаются его дорогой женушке, так что их доля будет равняться плюс-минус пяти миллионам шестистам тысячам. Причем чистыми, никаких других налогов, поскольку все эти проклятые штатские и федеральные налоги будут уже накинуты на наследство.
Йен со своими многочисленными партнерами и компаньонами был должен разным банкам более четырех миллионов, причем половина долгов уже была просрочена.
Пока в голове у Гершела тикал его внутренний счетчик, он поймал себя на том, что проговаривает цифры себе под нос. Несколько секунд спустя он тоже вычислил итог, который равнялся приблизительно пяти с половиной миллионам. Ему так опротивело жить с матерью! И дети… Больше не придется волноваться об их образовании.
На лице Рамоны появилось злобное выражение, и она, одарив мужа язвительной улыбкой, выпалила:
— Двадцать миллионов, Йен! Не так уж плохо для — как ты его называл? — необразованного лесоруба.
Гершел закрыл глаза и вздохнул.
— Будет тебе, Рамона. — Йен попытался образумить жену.
Адвокаты вдруг заинтересовались своими туфлями.
— Да тебе не заработать столько за всю жизнь, — не унималась Рамона, — а папа сделал это за десять лет. И у твоей семьи со всеми банками, которыми она когда-то владела, никогда не было таких денег. Ты не находишь это невероятным, Йен?
У Йена отвисла челюсть. Он ничего не мог сказать и только неотрывно смотрел на нее. Будь они наедине, точно бы вцепился ей в глотку, но на людях…
«Спокойно, — приказал он себе, стараясь совладать с гневом. — Лучше возьми себя в руки, потому что эта самодовольная сука, сидящая в пяти футах от тебя, вот-вот унаследует несколько миллионов. И хотя эти деньги, вероятно, взорвут наш брак, кое-что достанется и тебе».
Стиллмен Раш, закрыв портфель, поспешил завершить встречу:
— Ну, нам пора. Мы заедем по дороге в суд и запустим машину, но вскоре нам понадобится встретиться еще раз, если вы не возражаете.
Еще не закончив говорить, он встал. Ему вдруг нестерпимо захотелось оказаться подальше от этой семейки. Макгвайр и Ларкин тоже вскочили, захлопывая свои портфели и с притворной любезностью произнося формулы вежливости. Они настояли, чтобы никто их не провожал, и почти бегом скрылись за домом.
После их ухода во дворике воцарился вакуум убийственной тишины. Все избегали смотреть друг на друга и ждали, кто заговорит первым. Одно неверное слово могло развязать новую ссору или что-нибудь похуже.
Наконец Йен, самый сердитый, спросил жену:
— Зачем ты все это сказала в присутствии адвокатов?
— Нет, зачем ты это сказал? — не дав ей ответить, вклинился Гершел.
— Потому что я давно уже хотела это сказать, Йен, — проигнорировав брата, рявкнула Рамона. — Ты всегда смотрел на нас свысока, особенно на моего отца, а теперь вдруг начал считать его деньги.
— Разве не все мы их начали считать? — вставил ее брат.
— Заткнись, Гершел, — огрызнулась Рамона, не глядя на него, она не сводила глаз с Йена. — Так знай: теперь я развожусь с тобой.
— Недолго же ты продержалась.
— Да, недолго.
— Эй, ребята, бросьте, — воззвал к ним Гершел. Он не первый раз присутствовал при том, как сестра грозила мужу разводом. — Пойдемте в дом, закончим складывать вещи и поскорее уедем отсюда.
Мужчины медленно поднялись и пошли к дому. Рамона сидела, уставившись вдаль сквозь деревья, которые росли за задним двором, на лес, где играла в детстве. Такой свободы, как сейчас, она не ощущала много лет.
Еще один пирог принесли незадолго до полудня, Летти пыталась отказаться от него, но в конце концов пришлось принять подношение. Она поставила пирог на кухонную стойку, где последний раз драила кастрюли. Дэфо коротко попрощались — просто потому, что не могли уехать без этого. Рамона обещала поддерживать связь и все такое. Летти смотрела, как они садятся в машину, храня гробовое молчание. Им предстояла долгая дорога до Джексона.